Гнозис. Чужестранец
Шрифт:
Потом мир долго трясся, переворачивался, снова прожаривал его до костей и снова трясся. И только спустя некоторое время Платон ощутил прохладу и смог открыть глаза. Над ним был невысокий купол из холщовой ткани, а мир всё-также продолжал трястить. С еще одним хрипом он попытался повернуться, левый бок пронзила острая боль.
Перед ним появилось лицо женщины, а её руки повернули остановили его.
— Лежи. Ты был без сознания два дня. Рана на боку загноилась, так что пришлось прижечь. Тебе повезло, но дергаться нельзя. — Голос у женщины был хрипловатый и властный. — Погоди, я дам тебе попить.
Женщина
Она слишком рано забрала воду — он не успел напиться, но достаточно смочил горло, чтобы говорить.
— Где я? — слова вырывались со свистом.
— Всё там же. В пустыне Бейтан, в двух днях пути от северного края. Мы нашли тебя около Старого оазиса. Ты был ранен и истощен.
— Кто вы? — всё еще трудно говорить.
— Меня зовут Амалзия. Но вообще это просто караван с добычей. Мы возвращаемся обратно на север. Меня очень интересует, как ты оказался посреди пустыни рядом с трупом мантикоры, но, думаю, этот рассказ может подождать. Отдохни.
И он снова провалился в мир жара и пыли.
***
К вечеру ему стало легче. Он проснулся от того, что повозка остановилась, снаружи зазвучали какие-то голоса. Женщины рядом не было. Он сел, поморощившись от боли, оглядел себя. Левый бок был покрыт плотной коркой в форме двух человеческих ладоней, левое колено было забинтовано какой-то очень плотной тканью, под которой всё ужасно чесалось. На него была накинута простыня, мокрая от пота. Никакой иной одежды не было.
Под кроватью нашелся тот самый бурдюк. Вода была теплой, но чертовски приятной. Платон пил и осекся только, когда в бурдюке осталось меньше четверти — возможно, что так пить воду здесь считается растратой или оскорблением. Что-то смутное всплывало из прошлой жизни на тему пустынных народов.
Кое-как намотав в простыню в жалкое подобие тоги, он медленно двинулся к выходу из повозки. Зацепил рукой мешок — тот не сдвинулся с места, но внутри что-то металлически звякнуло. Заглянуть внутрь возможности не было — мешки были плотно завязаны, а злоупотреблять гостеприимством не хотелось.
Снаружи было на удивление прохладно. Горы всё так же были на западе, один из осколков еще оставался над ними и излучал светы. Значит, он действительно проспал не меньше суток, а судя по состоянию раны даже больше. Как минимум, та женщина ему не врала.
Полтора десятка повозок стояли кругом, внутри которого люди расставляли палатки. Кто-то разводил костер, кто-то таскал какие-то вещи. Амалзию он не увидел, зато его грубо пихнул в плечо какой-то здоровый небритый мужик в грязной рубахе и свободных штанах.
— Найдёныш, да? — со смешком спросил он.
— Ну, вроде того. Я не очень понимаю, что вокруг и где я.
— Поймёшь. Тебе крупно повезло.
— Спасибо. Честно, я благодарен.
— Не
Отличный приём, ничего не скажешь. Но надо оставаться дружелюбным.
— Покажешь мне, что к чему?
— Не-а, разбирайся сам.
Платон бросил вопросительный взгляд на мужчину.
— Я занят, — пожал тот плечами.
Почесав голову, парень захромал в сторону центра круга. Повозки были все примерно одинаковые, большие колеса, холщовые тенты. Тянуть их должны были, видимо, уродливые твари, напоминающие перекачанных верблюдов, которые стояли внутри круга и тупо пялились друг на друга. Палатки были очень простыми — колышки, веревки, тенты из грубой ткани. Люди столь же просты — загорелая кожа, одежда безо всяких изысков. Оружия никакого не видно. Из одной из палаток высуналась голова с короткой густой рыжей гривой, а потом появилась и её владелица. Она махнула рукой и пошла навстречу Платону.
— Уже оклемался?
— Угу.
— А ты крепкий парень, да?
— Угу.
— Но не особо разговорчивый, да?
— Нууу… просто я… — слова почему-то никак не шли в голову.
— Неважно, — перебила его Амалзия, — это твоё дело. Но нужно поговорить с главой каравана. Это формальность, но так велят традиции, а им в пустыне придают значение. Пойдём.
Она повела его мимо палаток к повозке, возле которой стояли двое мужчин. Один был крепкий высокий старик с белой бородой длиной в пару локтей, одетый в широкие штаны и свободную рубашку с закатанными до локтей рукавами. Открытые предплечья были покрыты старыми шрамами. Его собеседник был лысый мужчина с телосложением борца и густой черной бородой. Он был одет во что-то вроде длинного халата, из-под которого торчали волосатые ноги в сандалиях. Как только Амалзия и Платон приблизились, старик кивнул и быстро ушёл куда-то за повозку.
Оставшийся взгянул на них. У Платона появилось ощущение, что его только что надрезали, посмотрели, что внутри, а потом вернули всё обратно.
— Это… эм, — запнулась Амалзия, — а как тебя зовут-то?
— Я Платон.
— Меня называют Ящером, — мужчина задумчиво провёл ладонью по гладкому черепу, — так, значит, ты убил мантикору голыми руками?
— Ну, не столько руками, сколь её же хвостом. Повезло.
— Не каждому так везет. Уж поверь, я в пустыне всякое повидал, она слабых пережевывает так, что даже костей не остается, и неважно, насколько ты удачливый.
Ящер снова окинул его взглядом.
— Что ж. Ты парень крепкий на вид, раны заживут. Можешь ехать с нами, но работать придется наравне со всеми. Скажут толкать телегу — будешь толкать телегу, скажут таскать тюки — будешь таскать тюки, скажут убить еще мантикору — убьешь мантикору. Как доедем до Псайкры — дело твоё, куда идти. Устроит?
— Устроит, — сказал Платон и протянул руку. Универсальный жест должен работать в любом мире, не так ли?
— Договорились. — крепко пожал руку лидер каравана. — Одежду тебе дадут, спроси у Ариста. Если что, Амалзия покажет. Вода, еда — в караване всё общее. Лишнего брать не принято, как и прятать тоже. Запомни, парень, тут каждый отвечает за благополучие каждого.