Гобелен с пастушкой Катей
Шрифт:
К тому времени кое-что успели возвести, а что-то просто бросили на полдороге. Строители ушли, увезли технику, а санаторное начальство наняло местного жителя Лешку присматривать за оставленной стройкой, добра, как я понимаю, там осталось немало.
Не успела я додумать суетных мыслей, как оказалась на пороге Лешкиной караулки, благо, баба Катя хорошо описала местность.
Дверь домика оказалась открытой, но заходить я не стала, поскольку услыхала, что из близкого сарая доносятся звуки известного жанра «в лесу раздавался
Очень деликатно я постучала в дверь и почти сразу в дверном проеме появилась затемнённая мужская фигура.
– Мне хотелось бы видеть Алексея,» – с ненужной официальной официальностью произнесла я.
– Я – Алексей,» – ответила фигура и выдвинулась из сарая под дождь.
На свету Алексей оказался парнем лет за 25, высокого роста, с худым, непримечательным лицом. Из толпы его выделила бы, пожалуй, лишь замкнутость выражения.
Несколько секунд мы стояли и смотрели друг на друга, потому что я панически искала и не могла найти хотя бы приблизительно подходящего стиля общения. К таким разговорам надо готовиться заранее, как к публичным выступлениям! Лешка был явно непрост, а я его совсем не знала, и так много от него зависело.
Молчание длилось непозволительно долго, пока я не решилась выговорить невнятное начало.
– У меня к вам дело, довольно деликатное…
– Кто вы? – неожиданно опросил Алексей. – И что вам нужно?
Однако интонация в Лешкином голосе прозвучала довольно сложная, и, отталкиваясь от неё, я вдруг обнаружила в его лице некоторую замученность.
Такие выражения лиц, страдальческие и почти потусторонние, характерны для редактора перед сдачей рукописи в набор. Состояние продолжительного стресса и полнейшей реактивности, готовности ко всему.
Далее следовал один мой сплошной позор. Кое-как я представилась и потащила Алексея в дом (на улице всё еще шел дождь), а хозяин вяло сопротивлялся, не желая впускать подозрительную гостью. Тем не менее я настояла, но под крышей дела пошли еще хуже.
Алексей демонстративно смотрел в окно, пока я, запинаясь, излагала дело, нехотя, краем глаза покосился на Верочкины фотографии.
– Ничего не знаю, – лаконично ответил Алексей, когда я закончила. – Все это бред, никогда не видел вашей девушки.
Тогда я расстроилась окончательно и неожиданно для себя перешла к угрозам. Объяснила, что путь рассуждений и свидетельских показаний, приведший к нему, я могу повторить не одна, а в обществе специалиста из уголовного розыска.
Однако, вместо того чтобы испугаться, сторож Алексей разозлился.
– Обратились бы вы лучше, барышня, к доктору по психической части, – не сдерживая ярости, выговорил он. – Явились к незнакомому человеку и плетете небылицы! Я, что, под кроватью вашу подругу держу? Посмотрите, и шкаф открою, и сундук, может, в сарае поищете?
Я
– У меня письмо есть от Веры, там всё написано, – я решилась на последнее средство, вернее, на предпоследнее, все-таки выдавать бабушку Лысенкову я бы не стала, моя благодарность не успела испариться.
– Про меня прямо так и сказано? – глумливо осведомился Алексей и потребовал. – Покажите это письмо!
– Разумеется, письмо дома, – впрямую солгала я. – А что там написано, прочтут в милиции, они вам и сообщат.
– Хорошо, – произнес Алексей с угрозой в голосе. – Пойдемте, посмотрим, а то потом окажете, что я успел замести следы. Лечиться надо, девушка, и очень серьёзно.
Он поднялся, быстро вышел из дому (я побежала за ним), направился к сараю и распахнул передо мной дверь.
– Ищите! – потребовал он.
– Что искать? – растерялась я.
– Что хотите, то и ищите! – напутствовал Алексей.
Я подавленно покрутилась в сарае, но ничего, кроме рухляди и инструментов не обнаружила.
– Не нашли, отлично! – резюмировал хозяин. – Идёмте дальше!
В дальнейших поисках Алексей заставил осмотреть яму для мотоцикла, небольшую землянку с прошлогодней картошкой и дренажную канаву у забора.
Я ощущала себя полной идиоткой и шла за ним. Зачем? Не знаю. Но шла. Таким образом мы обследовали прилегающую к стройке территорию и оказались непосредственно перед ограждением, в котором я с усилием рассмотрела калитку. Как с остальным строительством, я не знаю, но забор был сооружен на совесть.
Алексей открыл ключом калитку и повел меня по стройке, время от времени советуя заглянуть то под груду кирпичей, то под лежачую балку.
– Я отопру корпус, – указал он на почти готовое здание под черепицей. – Можете его смотреть, а вот это (он простер руку к недостроенному объекту) обследуете сами, мне неохота голову сломать, я вас рядом подожду.
Сказать, что ничего я не буду смотреть, у меня не было сил, и для порядка хотелось довести конца идиотское мероприятие. Идиотизм происходящего нарастал катастрофически, но противодействовать я отчего-то не могла. Ни идиотизму, ни сторожу Алексею, такая выяснилась психологическая дилемма.
Я чуть-чуть попробовала над ней поразмышлять, пока Алексей открывал дверь подъезда виллы (он называл строение корпусом), тщательно от кого-то запертой.
– Теперь вниз, – не слишком вежливо, пригласил он. – Сначала в подвал, самое подходящее место.
Как последняя дура я пошла за ним по крутой лестнице вниз. Спустившись, Алексей зажег свет и бесшумно открыл другим ключом еще одну массивную дверь у противоположной стены.
– Входите, ищите! – недружелюбно скомандовал он вполголоса. – Я сейчас свет зажгу.