Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
Афанасьев схематично прорисовал на портрете фанатский головной убор. После чего поднялся, приставил планшет к стене рядом со вторым, сделанным накануне, наброском и всмотрелся в полученный результат:
– В общем, где-то так. Тапер, что называется, играет как умеет. Просьба не стрелять. Ну чего, Иван Демидыч, хоть какое-то сходство имеется?
– Сходство? Да это фактически готовые фотографии! – восхитился Филиппов. – Нет, я просто не устану повторять, Борис Сергеевич: ваше место не в милиции, а в художественной мастерской. У вас талант! У вас больше чем талант – дар Божий!
– Вот и я
– Кончай ты, балабол! – вознегодовал Афанасьев. – Хоть раз попробуй голову включить! Ну какие на Невском могут быть художники? Разве что художники от слова «дерьмо».
– Зато рисуют похоже.
– «Похоже» – не критерий. Для «похоже» в этом мире изобретен ксерокс. А для настоящего художника самое важное – умение видеть… Великий мастер Никола Пуссен сказал: «Существует два способа смотреть на предметы: просто видеть и рассматривать со вниманием».
– Во-во! Хотелось бы надеяться, что наши фотороботы «транспортники» не засунут куда подальше. А именно что рассмотрят со вниманием.
– Не понял?!! Тарас, Борис Сергеевич, вы что, совсем страх потеряли? – Это в курилку просунулась до крайности сердитая физиономия Мешка. – Было же объявлено: ровно в десять всем находиться в оперской. А вам что, особое приглашение требуется?
– Всё, Андрюх! Мы с Сергеичем уже бежим! Вот только… Подь сюды, буквально на одну секундочку!
– Ну, что там еще у вас! – недовольно просочился в курилку Мешок.
– Тут Сергеич с Демидычем на пару поработали немного. – Тарас развернул Андрея в сторону портретов. – Гляди! Это та самая парочка наиболее агрессивных московских фанатов. Тех, которые били бомжика ногами по голове. Вроде как получились похожи и опознаваемы. Скажи, Демидыч?
– Именно так. Очень похожи, – подтвердил Филиппов.
– Неплохая идея. Кто автор?
– Я ж тебе говорю: Сергеич по воспоминания Демидыча нарисовал. Что-то вроде фоторобота. Только карандашом.
– Ты что, увидел во мне человека, которому дважды разжевывать нужно? Я спросил про автора идеи.
– А-а… Вообще-то идея Холина. Это Гришке на пьянке, в смысле на крестинах у Анечки, в голову пришло. Когда он Анечкин портрет подаренный увидел, – пояснил Тарас. – Между прочим, я всегда говорил, что в процессе застолья разгоряченные спиртным умы способны генерировать гениальные идеи.
– Ага. Вот только в дальнейшем, по трезвяни, эти гениальные идеи мало кто берется претворить в жизнь.
– Ан нет! Мы, как видишь, взялись! – хвастливо заявил Шевченко.
– Вижу. Особливо ты пуще всех перестарался, – усмехнулся Мешок.
– Я же не виноват, что я не художник, а шрифтовик.
– Вот тогда тебе и бубен в лапы. После совещания свяжись с «транспортниками»: пусть засылают картинки в столицу, чтобы москвичи оперативно проверили эти рожи по фанатским картотекам. Самое главное: надлежащим образом оформи! Иначе всё это дело тихо скончается в ближайшей мусорной привокзальной корзине. Осознал,
– Если с оформлением, так, может, Натахе поручить? – с надеждой в голосе спросил Шевченко. Мгновенно ощутив на своих плечах всю тяжесть наказания за инициативу.
– Я же сказал: ключевое слово здесь «оперативно». Сиречь быстро. А Натаха и быстро – вещи не сочетаемые. У нее эти рисунки месяц будут в сейфе пылиться. Всё, народ. Айда в оперскую, только вас ждем.
Андрей, а вслед за ним Афанасьев вышли. Тарас же не спеша допил свой кофе и лишь тогда поднялся, ворча под нос:
– Ну вот, чуть что: сразу косой… Э-эх! А хорошо, наверное, быть художником! На службу ходить не надо. Хотя, с другой стороны… Вон, Ван Гог себе ухо отрезал, Гоген от сифилиса помер. А всё почему? А, Демидыч? От безделья! Потому что на службу не ходили…
И в этом был Шевченко весь: немудреная его философия извечно базировалась на единстве и борьбе противоположностей.
Украина, Киев,
международный аэропорт «Борисполь»,
6 августа 2009 года,
четверг, 9:12 укр.
Народу в зале ожидания международного терминала «В» (тот, который «А», был отведен для народа попроще) скопилось – не протолкнуться. Из-за густого тумана, окутавшего окрестности столицы «незалежной», с самого раннего утра задержали около двух десятков рейсов. Включая и их, франкфуртский, борт. Стоило, психуя, гнать из Питера машину двадцать часов кряду, практически без остановок, чтобы теперь протирать неудобные пластиковые кресла, силясь хоть немного подремать в гомонящем на разные голоса, невыносимо душном здании аэровокзала.
У оставленной сторожить детей и вещи Катерины Бугаец затекло всё тело. Ноги кололо нестерпимо, но, боясь пошевельнуться, она терпеливо сносила эту пытку, дабы не разбудить четырехлетнюю Леночку. Она, в отличие от своего старшего братика Максимки, с неимоверным трудом уснула каких-то двадцать минут назад, положив головку на колени матери. Катя тихонько гладила ее длинные светлые волосы, стараясь не думать о том, что если диагноз подтвердится, то к зиме Леночка будет выглядеть точно так, как те дети в больнице, куда они приезжали на консультацию: лысый череп, зеленоватый цвет кожи и выражение муки в глазах. Иногда Кате казалось, что всё это – всего лишь кошмарный сон. Но действительность возвращалась, и снова не было ничего, кроме бессильных слез, которых не должен был видеть никто – ни дети, ни муж…
…Всё началось чуть больше месяца назад. Воспитательница в садике сказала, что Ленка весь день была вялая и отказывалась играть. Вечером у нее поднялась высокая температура. Дочка родилась слабенькой, простужалась и болела довольно часто, поэтому тогда Катерина не придала этому особого значения и, напоив Леночку чаем с малиной, уложила спать. Участковый врач привычного ОРЗ не нашла, однако велела недельку посидеть дома, а перед выпиской на всякий случай сдать кровь. Кто тогда мог предположить, что столь привычная процедура обернется катастрофой.