Год активного солнца
Шрифт:
Тамазу не хотелось никого видеть, ему было неприятно вторжение посторонних. Он не преминул подчеркнуть это, насупился и налег на колбасу. Кудрявый, которого Отар называл Гиви, даже не заметил обиженной мины Тамаза. Он принес два стула, один занял сам, по второму хлопнул ладонью, приглашая горбуна.
— Гриша, тарелки! — крикнул Отар буфетчику.
— Не надо тарелок, пусть только бокалы принесет, мы на минутку, — сказал кудрявый и повернулся к горбуну. — Миша, дело за тобой, шампанское и прочее…
Горбун
— Мой пациент, — понизив голос, кивнул на горбуна кудрявый, — на пару минут забежали, я тут Грише остался должен, вчера угощал гостя из Москвы..
Горбун рассчитался с буфетчиком, и тот принес четыре бутылки шампанского.
— Чего ты все сразу притащил, нагреются ведь. По одной надо было! — сказал Гиви буфетчику, пригладил волосы и обратился к Отару. — А ты чего торчишь в городе, на море сейчас девочек на любой вкус… — Затем снова повернулся к буфетчику: — Хозяин, бокалы забыл!
Буфетчик, извиняясь, принес бокалы. Гиви налил всем и подмигнул Отару.
— И этот был моим пациентом. Да, что я тебе говорил, почему ты не на море? Вся тбилисская шантрапа в Гаграх. Хорош цыган, небось бархатного сезона дожидаешься? Будем здоровы, всего нам доброго, да здравствует наша хлеб-соль! Миша, твой тост! — Кудрявый поднес к губам бокал.
Горбун пробурчал что-то и слегка пригубил вино.
— Этой зимой я поеду в Москву. Хочешь, поедем вместе. Зимой легче всего знакомиться с москвичками.
— А летом чем труднее? — насмешливо спросил Отар.
— Скажешь тоже! Зимой — другое дело. — Кудрявый не обратил внимания на насмешку. — Приходишь на каток, садишься, как заправский охотник в засаде. Только какая-нибудь споткнется и упадет, быстренько подскочишь, поднимешь, отряхнешь снег со свитера, проявишь внимание, вот и знакомы. Ну, не буду надоедать. Надумаешь, звони, я работаю там же. Еще раз всего вам хорошего: счастливо нам уйти, а вам остаться! — Гиви чокнулся с горбуном.
— Подожди! Мы с тобой холостяки. Давай выпьем за благополучие твоего друга, пожелаем счастья его жене и детям!
Горбун смутился, сначала что-то вроде удовольствия промелькнуло на его лице, но он тут же неловко сморщился.
— У меня нет жены, — смущенно произнес он и залился краской.
Удивленный Отар бросил взгляд на его обручальное кольцо.
— Это просто так, — догадался Миша.
— Тогда и ты будешь членом нашего «клуба»! — моментально выкрутился Отар из неловкого положения.
Выпили. Гиви со своим горбатым приятелем удалились. Стало тихо. Буфетчик унес лишние бокалы и пустые бутылки.
— В Тбилиси негде спрятаться, чтобы поговорить с глазу на глаз, — недовольно проговорил Тамаз.
— Ты все еще не смирился с этим! — засмеялся Отар и протянул другу сигареты.
— Жалко мне горбатого.
— Убедился, как люди живут? Вчера угощал здесь
— Нет, не поэтому.
— Знаю, за что жалеешь. За то, что он надел обручальное кольцо. Тоже хочется всем показать, что и он, дескать, не хуже других.
— Ты слишком жесток, Отар.
Тамаз не пил. Время от времени он поправлял очки да жадно затягивался сигаретой.
— Что такое жизнь? Для чего люди соперничают с кем-то, злобствуют, завидуют? Не лучше ли спокойно идти своей дорогой, прожить свою жизнь мирно?
— Чем рассуждать о жизни, лучше выпить да поговорить на более легкую тему. Но ничего не поделаешь. И сам много думал над этим и пришел к одному мудрому заключению. — Отар помешал в бокале стебельком петрушки. Шампанское в бокале наполнилось пузырьками газа.
— Из-за них не люблю шампанское. — Он указал на пузырьки. — Итак, тебя интересует, что такое жизнь? Сложный вопрос. Значительно сложнее, чем математика. Я знаю, ты проштудировал множество философских книг, но и я могу высказать свое мнение по этому вопросу. Не так ли, Гриша?
— Чего изволите? — встрепенулся буфетчик.
— Подойди, посиди с нами минуточку да прихвати с собой бокал.
— Неудобно, дорогой, вдруг кто-нибудь придет.
— Сядь рядом, говорю.
Гриша принес бокал и, отдуваясь, опустился на стул. Отар налил ему шампанского.
— Дядя Гриша, сколько тебе лет?
— Шестьдесят семь скоро.
— Сколько лет работаешь в буфете?
— Сколько себя помню, дорогой. Мальчишкой был, когда отец взял меня помогать ему.
— Сколько раз ты был в отпуске?
Буфетчик осклабился.
— Чего ты смеешься?
— Эх, сынок, отпуск не для меня выдуман. Ноги вон как распухли. Неделю пролежал в больнице, не выдержал, сбежал. Делу не могу изменить.
— А что, буфет без тебя пропадет?
— Пропасть не пропадет, а семья?
— Тогда уточни и скажи, семью, мол, содержать надо.
— Это ты верно.
— Дядя Гриша, ты бываешь в театре или кино?
— Я и дороги в театр не знаю, где она.
— Судя по твоему слуху, ты, должно быть, в опере частый гость?
Толстый буфетчик поперхнулся со смеху и отпил шампанского.
— Тоже нет. Книги хоть читаешь?
— Книги не про нас писаны.
— Все ясно! — Отар повернулся к другу: — Как ты думаешь, мой Тамаз, мог бы этот человек ежегодно пользоваться отпуском? Отдохнуть, поправить здоровье? Мог бы, но ему и в голову не приходит такое. Восемнадцать часов в сутки торчит он в этом проклятом буфете. Восемнадцать часов в сутки наблюдает, как пьют и едят, и так — на протяжении десятков лет. Но и в его профессии есть своя романтика. Для Гриши она заключается в том, как бы обсчитать клиента и набить свой карман.