Год активного солнца
Шрифт:
Вскоре в освещенном окне появился парень с сигаретой. Затянувшись в последний раз, он щелчком выбросил окурок на улицу и вернулся в комнату. Через некоторое время о окнах погас свет.
— Нодар, твое поведение мне непонятно. Если ты шутишь, то какие могут быть шутки с этим? Если же ты действительно заметил, что человек задумал недоброе, почему медлишь? Может, еще не поздно что-нибудь сделать?
Я, не говоря ни слова, смотрю вверх. В окнах по-прежнему горит свет. Что он делает? Может, пишет завещание? А может, мне и впрямь все это померещилось?
«Нет,
— Не понимаю, чего ты ждешь? Долго мы так будем стоять и хлопать ушами, пока человек не сотворит с собой чего-нибудь ужасного?
— Нам не дано оценить, мудро его намерение или нет!
— Пусть его намерение мудро, но, может, нам все же по силам спасти ему жизнь? Может, нам удастся отговорить его, если это и вправду не плод твоей фантазии?!
Я уже не в состоянии выслушивать Эку. Нервы мои напряжены до предела.
— Нодар, Нодар, свет погас! — дрожащим голосом шепчет мне Эка.
Я глянул вверх. Окна кабинета уже не светятся. Сердце мое сжалось, и холодная испарина выступила на лбу. Как страшно ожидание неизбежного, словно тяжелый камень пригвоздил тебя к земле. Жилы на висках вздулись, и кровь толчками прокладывает себе путь.
Тишину ночи спугнул глухой звук выстрела.
— Нодар! — вскричала Эка и, дрожа всем телом, прижалась к моей груди.
— Все кончено! — шепчу я и невольно смотрю на часы. Ровно два часа.
— Уедем отсюда, Нодар, мне страшно, слышишь, мне страшно.
Я высвободил руку из ее судорожных объятий и осторожно включил зажигание.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Всю ночь я не сомкнул глаз.
Самоубийство старого академика по-настоящему ошеломило меня лишь после глухого звука выстрела. Сидя в машине в ожидании выстрела, я чувствовал себя гораздо спокойней. Правда, после того как погас свет в окнах кабинета, жилы на лбу и на висках у меня вздулись и кровь, стеная, понеслась по ним. И сейчас еще в ушах отдается тот ужасающий звук. Может, мне почудилось? Никогда не предполагал, что кровь может, стеная, нестись по жилам. Наверное, слух мой был настолько обострен и все чувства так напряжены, что я без сомнения ощутил бы любой сигнал, который не зафиксировал бы даже самый чувствительный прибор.
Я лежу с закрытыми глазами, прикидываясь спящим. Я не двигаюсь, но отчетливо чувствую, как мечется душа в теле. Содрогается и рвется, словно ища выхода, и, не обнаружив его, бьется в отчаянии о стены.
— Что с тобой, Нодар? — слышу я дрожащий голос Эки.
Я упорно притворяюсь спящим и, не двигаясь, еще крепче сжимаю веки. Как она догадалась, что творится в недрах моего тела? Может, и у нее сверх меры обострились все чувства и от них не укрылась моя мятущаяся в отчаянии душа?
Может быть, мое волнение в виде импульсов и волн переливается в ее тело?
Боже мой, как много еще неизученного и неустановленного
Мне никогда не забыть, как нас, десяти-одиннадцатилетних мальчишек, тайком забравшихся в виноградник, преследовал сторож. Он внезапно вырос над нами и пальнул из ружья. Точнее, сначала послышалась пальба и лишь затем раздался крик: «Хайт, сукины дети!» Я услышал эти слова уже после, перелетев через колючую проволоку ограды.
Потом я часто ходил на то место и с изумлением разглядывал колючую проволоку и острые колья, окруженные кустами черники. Мне, признаться, и самому верилось с трудом, что я одолел такую высоченную ограду. Я несколько раз порывался рассказать отцу и братьям, что одним духом перемахнул почти двухметровое колючее ограждение, но, боясь быть поднятым на смех, промолчал.
Кто знает, какие поразительные, невероятные и непредставимые свойства дремлют в человеке. Мы даже не ощущаем собственных возможностей. А об овладении и управлении ими и говорить не приходится. Все эти огромные силы, таящиеся в человеческом организме, используются пока что так же, как самолет при первобытном строе.
Но настанет время, и человек заглянет в самые сокровенные тайники своей души. Настанет время, и человек научится управлять механизмом, именуемым его организмом…
— Может, дать тебе воды? Ответь мне, пожалуйста. Я ведь знаю, что ты не спишь.
Я не откликаюсь.
Я подвез Эку к ее дому и остановил машину, ожидая, что она выйдет.
Пауза.
Облокотившись на баранку, я смотрю в ветровое стекло. Эка не сводит с меня глаз.
— Тебя нельзя оставлять одного.
Я закуриваю.
— Ты много куришь, Нодар. Тебе плохо. Ты даже сам не понимаешь, насколько тебе плохо. Тебя ни в коем случае нельзя оставлять одного. Я еду к тебе.
— Не надо. Иди поспи, успокойся. Я напрасно впутал тебя в это дело. Ну и натерпелась же ты! Со мной ничего не станется. Пойду и засну.
— Нет, ты не сможешь заснуть. Тебе только кажется, что ты спокоен. Дома, оставшись в одиночестве, ты не сможешь найти себе места. Только потом ты осознаешь, что произошло. — Пауза. — Неужели ты был бессилен что-нибудь сделать? Неужели ты не мог успокоить, обласкать…
— Я уже сказал тебе, не нам судить его. Уходи.
— Я не уйду, Нодар. Тебе нельзя быть одному. Я пойду к тебе. Все равно мне не удастся ни заснуть, ни успокоиться. Я боюсь, Нодар, и хочу быть рядом с тобой.
— Ну, а что на это скажут твои?