Год активного солнца
Шрифт:
— Успокойся, Нодар, с тобой творится что-то неладное. Я впервые вижу тебя таким возбужденным.
— Забери эту чашку, Эка.
По отвесной скале карабкается экспедиция из двадцати человек. На лошадях, на ослах и просто на собственных спинах тащат они доски, приборы, постель, посуду. Они направляются на строительство лаборатории космических лучей, находящейся на высоте трех с половиной тысяч метров над уровнем моря. В этой жалкой дощатой хибаре, носящей звучное название «Лаборатория космических лучей», должны быть обнаружены сверхмощные и сверхпроникающие частицы микромира, энергия которых определяется фантастической
…Внезапно я вспоминаю пожелтевшую фотографию. На меня смотрят умные, печальные глаза красивой молодой женщины. Кто эта женщина? Что связывало ее с Леваном Гзиришвили? Как повлияла она на его жизнь? Почему он вспомнил о забытой фотографии, пылившейся в архиве, накануне своего самоубийства? А может, она попросту лежала в ящике его стола и он каждый вечер с нежностью смотрел на нее?
«Вы когда-нибудь задумывались, кто вы такой?» — раздается в моих ушах голос моего учителя. Я уже не вижу его осунувшегося лица с призраком смерти в глазах, я слышу только его голос, и голос этот не такой возбужденный, каким он говорил ночью в своем кабинете, нет, это скорее шепот, доносящийся до меня издалека, из другого мира. «Для милиции вы — гражданин Нодар Георгиевич Геловани; для меня — сотрудник, талантливый ученый, доктор физико-математических наук, экспериментатор с неплохим чутьем; для соседей — холодноватый, но воспитанный, корректный молодой человек; для автобусного кондуктора — пассажир; для врача — пациент, но сами-то вы знаете, кто вы такой? Что вы из себя представляете, чего хотите, к чему стремитесь и какой ценой?»
— Эка, воды!
Я сам испугался, когда вместо крика из горла моего вырвался хрип.
Всполошившаяся Эка бежит на кухню и несет мне воды.
— Нодар, тебе лучше встать! Прими холодный душ, он освежит тебя.
Вода камнем застревает в горле. Я ставлю на стол полный стакан. Чувствую, как бледность заливает мое лицо, воздуха не хватает, сердце вот-вот выскочит из груди.
— Нодар, что с тобой?
Сквозь туман вижу испуганные глаза Эки и ее дрожащие губы.
— Нодар, Нодар! — Эка легонько бьет меня по щеке пальцами. Ей кажется, что я теряю сознание.
— Нодар, Нодар, Нодар! — в голосе ее нарастает отчаяние.
— Я подонок, Эка…
— Нодар… — Неожиданная фраза поразила ее, словно пощечина.
— Я никогда не задумывался, кто я такой. — Я говорю еле слышно, горько цедя слова сквозь сжатые губы. — У меня все не хватало времени оглянуться на пройденное, чтобы обдумать, кто же я все-таки есть. Но теперь, этим утром, прошлой ночью, в эту минуту я убедился, что я элементарный подонок, и больше ничего.
— Нодар, успокойся, прошу тебя! — Эка пытается прижать мою голову к своей груди.
Я резко отвожу ее руку в сторону. Глаза мои норовят выскочить из орбит. Я снова услышал стенание крови в жилах. Голова моя разламывается от боли. Неожиданно
— Я подонок, подонок, я недостоин твоей любви! Я… я… — Все слова вдруг вылетели из головы, и я в остервенении молочу кулаками в стену.
— Нодар! — воскликнула Эка и плеснула мне в лицо воду из стакана.
Я внезапно пришел в себя, и кулаки мои, упершись в стену, застыли. Меня, видно, отрезвил крик Эки, а может, холодная вода капающая с волос на шею и ползущая по спине.
— Нодар, умоляю тебя, успокойся.
Жалобно просит меня Эка, но в голосе ее уже не чувствуется страха, она догадалась, что я пришел в себя.
Постепенно возбуждение прошло, и я валюсь лицом в мокрую подушку.
— Что с тобой творится, Нодар, скажи, что мне делать, как помочь тебе! — Эка плачет навзрыд. Опасность миновала, и она сразу расслабилась. Эка без сил опускается на тахту и кладет голову на мое плечо. Слезы, словно капли расплавленного металла, падают мне на плечо. Я осторожно поворачиваюсь и прижимаю Эку к груди.
— Успокойся, Эка, уже все прошло, и я спокоен, очень спокоен! — Я целую ее мокрые глаза и еще крепче прижимаю ее к груди.
А она плачет, плачет не переставая, плачет и дрожит.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Утро выдалось пасмурное. Но жара не убывала, в городе невыносимая духота.
Целый день я лежу навзничь и жду Эку.
Я предложил следователю стул и вышел на кухню.
— Разрешите закурить? — вдогонку спрашивает он.
— Пожалуйста.
Сразу начинает с сигареты. Значит, волнуется. Нельзя сказать, чтобы он был очень уж молод, во всяком случае постарше меня. Но, видно, в его практике пока еще не встречалось такого серьезного и ответственного дела.
Страшно парит. Из окна кухни виднеется платан. Впрочем, виднеется — не то слово. Его ветви едва не касаются окна кухни. Листья даже не шелохнутся. Семь часов вечера. Обычно в это время бывает попрохладней.
Я вытащил из холодильника бутылку шампанского, персики и кубики льда. Следователь растерянно озирается по сторонам, не зная, куда стряхнуть пепел. Я вспомнил, что Эка вынесла пепельницу на кухню.
Я вновь возвращаюсь на кухню. Эка в ванной. Она не хотела мешать нашей беседе. Стоило прозвенеть звонку, как Эка, прихватив мои рубашки, тут же направилась в ванную.
— Спасибо! — с вежливой улыбкой на лице говорит следователь и, поглядывая, как я открываю шампанское, стряхивает пепел в пепельницу.
Шампанское — мой любимый напиток, особенно в жару. Люблю, чтобы в бокале с шампанским, каким бы охлажденным оно ни было, плавал ломтик лимона и кусочек льда. Лимон придает полусухому шампанскому такой аромат, что, когда его потягиваешь маленькими глотками, дрожь наслаждения охватывает все существо.
На лице следователя, когда он увидел, как ловко и бесшумно я вытащил пробку из горлышка, мелькнула одобрительная улыбка. Насыпав в бокалы льда, я разлил шампанское.
— Угощайтесь, — говорю я и чокаюсь.
Следователь неторопливо взял бокал и, едва пригубив, поставил на место.
«Вахтанг», — внезапно вспомнил я его имя. А вот с фамилией оказалось потрудней. Он позвонил по телефону часа три тому назад и назвался, но я пропустил его имя и фамилию мимо ушей. Лишь положив трубку, я спохватился, что не запомнил, выражаясь его же языком, анкетных данных. И вот теперь его имя неожиданно всплыло в памяти. Пауза.