Год черной собаки. Фантастический роман

Подколзин Игорь Васильевич

— Следите лучше за приборами, кинолог.

— Давление в пределах нормы, температура тридцать семь и пять, — покорно ответил физик.

— Ох, связался я с вами, — вздохнул доктор.

— Чувствую тепло, — хрипло произнес Грег. — Невесомое, я бы сказал, нежное…

— Первое общее облучение продлится двенадцать часов. Вы помните — в это время вставать нельзя?

— Помню. Для того вы и терзали меня, промывая желудок и ограничивая в питье и еде?

— И чтобы не отвлекать силы организма на пищеварение. В вас сейчас происходят удивительнейшие явления. Эти процессы, дремавшие в клетках миллионы-лет, теперь начинают пробуждаться, оживать и действовать по

своему назначению. Вы, словно эмбрион, проходите все стадии эволюции. И вот на той из них, на которой организму была еще присуща способность регенерации, облучение прекратится. После того, как организм обретет способность к регенерации, начнется восстановление утраченных органов. Образуются ткани, в них, словно корни растений, станут разветвляться нервы и сосуды. Едва члены обретут нормальные размеры и зафункционируют, повторное облучение вернет организм в состояние, соответствующее нашему веку. В начале процесса руку поместим в полиэтиленовый футляр, на глаз наденем повязку, и Грег сможет вставать и ходить. Конечно, недолго. Сделает, что положено, и снова в постель.

— В третий раз облучать не будем?

— Нет. Сначала двенадцать часов. Затем пауза в две-три недели. Как заметим — кисть восстанавливается, сделаем несколько стимулирующих инъекций по рецептам Смайлсов. В это время ему следует усиленно и калорийно питаться. Как только конечность придет в норму, произведем снова облучение в течение двенадцати часов.

— Для того чтобы остановить процесс?

— Он остановится сам. Генетический код не позволит ему продолжаться дальше — органы ведь достигли естественных размеров. Облучение нужно, чтобы вырвать организм из стадии ящера — млекопитающего и вернуть в стадию гомо сапиенса.

— А глаз? — с надеждой спросил Грег.

— По этому поводу в работах Смайлсов ничего не сказано. Есть упоминание о восстановлении желудка, скажем, если вам при язве или травме удалили его часть, почки, легкого и некоторых других органов.

— Они тоже целиком восстанавливаются? — с сомнением спросил Уваров.

— Смайлсы утверждают — да, — подтвердил Эдерс. — Что касается глаза, мы идем вслепую. Это иная стадия — того уровня, когда имелись зачатки третьего глаза — ее мы постараемся нащупать, медленно перемещая организм из одной в другую. Как обнаружим — что-то началось, задержимся. Мне думается, организм утратил эту способность раньше, но все происходило плавно, без резкой грани.

— Вы там не чувствуете чего-либо?

— Кроме тепла во всем теле и глазнице, ничего, — ответил сонно Грег.

— Тогда лежите спокойно, ни о чем не думайте, расслабьтесь, постарайтесь заснуть. Смайлс, например, давал собаке снотворное.

— Может, и ему дать? — спросил Уваров.

— Не стоит. Смайлс делал это потому, что псу же не скажешь: лежи, не двигайся и спи. Обойдемся. У ложа буду дежурить неотлучно. Понадобится, вы меня подмените.

— Слушаюсь, доктор. Но мне бы тоже хотелось присутствовать, любопытно. Можно?

— Конечно, — кивнул Эдерс. — Записывайте все, что происходит. С точной датой, временем, симптомами. К сожалению, мы лишены возможности делать постоянно тщательные анализы крови, мочи и так далее, да и анамнез я провел спустя рукава. Придется довольствоваться тем, что есть.

— Доктор, — Уваров с интересом взглянул на Эдерса, — мне всегда представлялись хирурги эдакими волевыми, хладнокровными людьми, а вы…

— Не путайте хладнокровие с равнодушием — раз, — перебил доктор. — Потом, сейчас я занимаюсь не хирургической операцией, в чем хорошо разбираюсь и чему обучен, а совершенно другой, почти не знакомой

мне. Обобщающий же портрет идеального врача, мне думается, очень точно определил Гиппократ. Он говорил: «…Врач-философ равен богу. Да и немного в самом деле различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей».

Грег покосился на доктора и буркнул:

— Ученые у них — поэты и романтики, врачи — философы и мудрецы, одни мы, сыщики…

— Замолчите! — не дал ему договорить Эдерс. — Иначе как вот отключу…

Спустя шесть часов, когда доктор спустился перекусить, из комнаты Грега донесся испуганный голос Уварова:

— Доктор! У него появилось жжение!

— Где? — Эдерс, жуя, влетел в комнату. — Где появилось? Что жжет?

— В глазнице и в руке, — слабым голосом произнес Грег. — Но скорее не жжение, а зуд, как при щекотке, в глазнице больше. — На носу Грега блестели капельки. — Причем и в больном, и в здоровом глазу.

— Все правильно. Оба глаза связаны воедино, процесс касается обоих. Так и должно быть.

— А здоровый не вывалится?

— Не знаю. Вы понимаете, не зна-ю! — произнес раздельно и с раздражением. — Но вряд ли. Чаще на здоровый орган переносится болезнь, а не наоборот.

— Доктор! — удивленно прошептал Грег. — У меня ноет челюсть.

— Какая еще челюсть? — встрепенулся Эдерс.

— Верхняя. Будто в ней копошится и царапается муравей.

— Откройте рот. Быстро. Пошире!

Грег разинул рот. В верхней челюсти не хватало зуба.

— Господи! — вскричал Эдерс. — Какой же я тупица, жалкий лекаришка, не сообразил такой простой вещи. Ведь у него восстанавливаются все утраченные части. Вы понимаете, все-е. Нет ли еще чего, недостающего?

— Остальное вроде в наличии, — неуверенно произнес Грег.

— Как данные? — Доктор повернулся к Уварову.

— Температура тридцать восемь, остальное в норме.

— Так и следует, — удовлетворенно кивнул Эдерс. — В организме идут сложные процессы, они и вызывают реакцию. Могут возникнуть ощущения, о которых мы и слыхом не слыхали.

— Зудит сильнее, — прохрипел Грег. — Причем везде, в зубе тоже, вернее, в десне. К чему бы это?

— Так надо! Отстаньте! Боже, каким вы были паинькой, когда я вас лечил в клинике. Лежали смиренно…

— Ладонь зачесалась, — не обращая внимания на причитания Эдерса, произнес деловито Грег. — Терпенья нет. У-у-у.

— Какая ладонь? — Доктор наклонился над пациентом.

— Та, которой нет, — обыденно ответил Грег. — Нет, а зудит.

— Это хорошо. — Эдерс воздел руки к потолку. — Прямо прекрасно, замечательно. Вы понимаете, — взглянул с торжеством на физика, — раздражаются окончания нервных волокон от предплечья к ладони и далее к фалангам пальцев, скоро начнется их рост.

— Во-во! — поддакнул Уваров. — Моя бабушка говорила: раз чешется, значит, заживает.

— Идите вы со своей бабушкой, — начал Эдерс.

— Точно. Пальцы зашевелились, — Грег хотел привстать. — Я их чувствую, доктор. Вы понимаете, чувствую!

— Лежать! — рявкнул Эдерс так, что зазвенели на столе мензурки. — Пальцы не могут шевелиться, их нет и в зачатке — это так только кажется.

Грег плюхнулся на подушку.

— До конца облучения осталось пять минуточек, — доложил физик.

— Приготовьтесь вырубить общий облучатель. Как выключите, одновременно дайте напряжение на индивидуальное облучение руки и глаза.