Год четвергов
Шрифт:
Как говорит одна моя коллега-писательница: «За Божий дар мы не отвечаем, а научить жарить яичницу – можем». Так вот, «яичницу» все научились жарить через полгода выслушанных лекций. Эти же рассказы образовали большой «венок» – не сонетов, но сильных ярких произведений: тонких и резких, подкупающих подлинностью описанных чувств и эмоций, их точностью и узнаваемостью, умением «подать» детали, отличной речевой характеристикой героев, самыми разнообразными ситуациями, в которые
Здесь вы найдете много рассказов о детстве – кто-то писал о себе, кто-то сочинял, и всё это отзывается очень сильно лично во мне. Ибо детство – пора сложная, местами горькая, местами полная до краёв красоты и покоя, а местами – эпизодами растерянности и отчаяния. Мы стали такими, какими стали, благодаря первым пережитым сложностям, которые и закалили, и навсегда ранили душу. Радость узнавания – одно из самых больших удовольствий, которые мы получаем от чтения, и здесь читатель, я уверена, получит этой радости много.
Всем участницам сборника от всей души желаю не оставлять стараний и двигаться дальше. Я горжусь тем, что они не просто «посетили курс», а полученные знания и умения повисли в воздухе, но с азартом трудились – и вот к такому прекрасному результату пришли.
Наталия Ким, писатель, преподаватель
Дуэт для скрипки и альта. Екатерина Тимашпольская
Репетиция закончилась. Вера аккуратно положила альт в футляр и потёрла запястье левой руки. «Чёрт, кажется, всё-таки переиграла», – подумала она, поморщившись от тупой боли, такой знакомой и привычной после многочасового занятия. «Нет, только не сейчас, завтра концерт и вообще».
– Березина! – услышала Вера голос Вадика Лейгауза. – Ты куда сейчас? Может, в кафешку зайдём посидим?
– Не, Вадь, я домой, – вздохнула девушка. – Прости, я не в форме что-то, пойду, прогуляюсь.
– Ладно, – хмыкнул Лейгауз. – Как хочешь, я тогда Пучкову приглашу.
– Дура ты, Березина, – шепнула скрипачка Пучкова. – Второго шанса не будет.
Вера улыбнулась. Вадик Лейгауз был так же талантлив, как и красив. Про таких парней Верина бабушка говорила «парикмахерская морда». Скрипкой он владел виртуозно, участвовал в конкурсах и часто занимал призовые места. Но Вере казалось, что с музыкой у Вадика несерьёзно, впрочем, как и с девушками, которые появлялись у него, а через некоторое время исчезали.
Всё происходило как-то легко и просто: сыграл на концерте, пригласили на телевидение, взяли интервью на радио. Не было мучительных занятий, бессонных ночей в поисках того самого, единственного звучания.
– Ты просто завидуешь, – говорила подружка. – Не всем дано даже приблизиться к Лейгаузу, тем более тебе, Берёза.
Вера закрыла футляр, собрала ноты в папку, надела лёгкую курточку, спортивную кепку и вышла из здания. Она медленно
«Наконец-то весна», – подумала девушка. – «Скоро каникулы, и можно поехать домой после отчётного».
В Москве Березина поселилась в старой девятиэтажке Бибирева. Название района неизменно вызывало смех, а покосившийся облезлый дом был очень похож на тот, в котором Вера провела почти всю свою жизнь в городе С. Двор тоже напоминал то, к чему она привыкла с детства: вздыбленный асфальт в трещинах, скамейка с бабушками в платочках и огромные лопухи, растущие на обочине дороги.
В доме, где она жила с родителями, бабушкой и младшим братом, пахло свежепокрашенными в густой бордовый цвет деревянными полами и пирогом с сочным ревенём. Его мама покупала на рынке вместе с домашним жирным творогом, который нужно было непременно намазать на тёплый серый хлеб и съесть, до того как пирог поспеет в духовке. А потом долго-долго пить чай с чабрецом и мятой в невероятных размеров кружке с отломанной ручкой, обжигая пальцы и рот, смакуя румяное, в меру пропечённое тесто с вытекающей яркой малиновой начинкой из кисленького ревеня.
Мама осталась в С., в Москву Вера приехала одна и уже три года жила у приютившей племянницу одинокой пожилой тёти. У неё была своя комната с балконом, где можно заниматься строго до девяти вечера. Позже в стенку сразу начинал стучать сосед дядя Коля, слесарь-сантехник. Он много работал и очень уставал, поэтому спать ложился рано, и звуки «пилы», как он говорил, мешали отдыхать. Вера сначала спорила с сантехником, говорила, что из-за его храпа дрожат стены и невозможно заснуть, но потом привыкла к режиму и «пилила» по расписанию.
Вера была альтисткой. Вернее, она стала альтисткой, когда училась в музыкальной школе. Всегда высокая, крепкая, ширококостная, ловкая, с большими руками, сильными длинными пальцами, Вера просто переросла скрипку – инструмент казался неестественно маленьким, словно игрушечным на её могучем плече.
Наблюдая за тем, как девочка, мучаясь, в очередной раз пытается уместить пальцы на грифе, учительница музыки, старенькая сухонькая Ирина Абрамовна, сказала, поправив изящные очки в тонкой золотистой оправе:
– Всё, Веронька, с завтрашнего дня пробуем альт.
Так в жизни Веры появились альт и нестерпимое желание доказать всем на свете, в том числе и себе, что она сможет стать настоящим музыкантом. Правда, чтобы осуществить его, пришлось бросить баскетбол. Родители были против, им казалось, что если дочка выберет спорт, перспектив в её жизни будет гораздо больше.
– Веруша, ну что тебе далась музыка эта, – говорила мама. – То скрипка, то теперь альт какой-то.
К окончательному решению подвела Ирина Абрамовна: