Год Дракона
Шрифт:
– Елена тебе зачем? – удивился Майзель.
– А мне так спокойнее. Пускай вместе с Мариной за детьми присматривает, будет меньше поводов шляться где ни попадя.
– Ваше величество, я…
– Молчать! Ты – такая же подданная, как и все остальные, – взревел Вацлав, похоже, по-настоящему рассердившись. – А я – твой король! Я приказываю тебе прибыть во дворец и поступить в распоряжение ее величества впредь до особых указаний… С вами все.
– Не все, – Елена выпрямилась, слезы высохли, словно их и не было никогда, а ставшие черными от гнева глаза засверкали. – Я не собираюсь исполнять идиотских приказов. Я не солдат, не лакей и не фрейлина, чтобы держаться за юбку королевы. И если у меня слезы близко, это не значит,
– Вот это да, – прищелкнул языком Вацлав. – Ну, ты и распустил ее, Дракон…
– Она такая, величество, – сияя, кивнул Майзель. – Что выросло, то выросло. И не была бы со мной, а я – с ней, будь она другой…
– Запомните. Вы. Оба, – отчеканила Елена. – Я была, есть и буду с тем, с кем хочу, когда хочу и сколько хочу. Я не ваша. Я не твоя. Я ничья. Я сама. Своя собственная. Понятно вам?!
Богушек, генералы и спецназовцы слушали это, разинув рты и буквально остолбенев. Дракон и король слушали тоже. Господи ты Боже мой, подумал Гонта, да кто же эта женщина?!.
– Княгинюшка, – ласково сказал Вацлав, и Елена вздрогнула, потому как и не предполагала, что король умеет разговаривать таким голосом. И никто в жизни никогда еще ее так не называл. – Да брось ты, Христа ради. Мы же любя… Ты нас до смерти напугала. Приезжай, пожалуйста. Ты нужна сейчас королеве. А королева – тебе. Твой король просит тебя, дорогуша. Приедешь?
– Приеду, Ваше Величество, – смущенно сказала Елена. – Когда Вы просите, я не могу Вам отказать…
– Ну, славно, – прянично улыбнулся король и, подмигнув Майзелю, рявкнул: – Отбой!!! Объявляю экстренный сбор комитета начальников штабов…
Экран погас, и Майзель улыбнулся:
– О! Ты это видела?! А ты – креатура… Как бы не так! – и он двинул кулаком воздух.
И столько настоящей, чистой радости было в этом совершенно мальчишеском жесте, что Елена не выдержала и засмеялась. Снова сквозь слезы.
ПРАГА. ФЕВРАЛЬ
Потом они – как всегда, на сумасшедшей скорости, оглашая окрестности ревунами сирен и освещая округу сполохами проблесковых маячков и ксеноновых стробоскопов – неслись колонной во дворец, где Елена осталась с Мариной, а Майзель ринулся в Генштаб, где ждал его король… Во дворце было, как обычно, довольно безлюдно. В парке, где Марина гуляла с младшими детьми, кажется, даже не усилили охрану… Здесь, в Праге, впрочем, абсолютно некого было бояться. Ни один, как выражался Майзель, чурка или чучмек не мог переступить границ «христианнейшего королевства Европы». Когда-то Елену это приводило в бешенство. Но с некоторых пор, – после трагедий в Косово и Алжире, после 11 сентября, когда начиненный «семтексом» крытый пикап взорвался в подвальном гараже Нью-йоркской Фондовой биржи, похоронив под обломками исторического здания почти тысячу человек, после всего, что увидела она в Чечне и Ливане, и что вылилось из нее в книгу о современном исламе и его адептах – она поняла, от какой напасти спас страну король, раз и навсегда выставив это зверье за дверь и не оставив ни одной щелочки, в которую они могли бы просочиться…
Королева встретила ее так, словно они расстались вчера. И продолжила какую-то из множества их бесед, – несмотря на разницу во взглядах и положении, обе они ощущали глубокую симпатию друг к другу. И девочки обрадовались ей… И Елену чуть отпустило.
Они поужинали вместе с детьми и уложили девочек спать. Марина всегда старалась сама заниматься с детьми как можно больше, и это получалось у нее, вопреки занятости и напряжению, рождаемым ее ролью в обществе… Елена всерьез привязалась к королевской семье, несмотря на все свои прежние настроения, эти люди очаровали ее своей поистине царственной простотой и достоинством, с которым они несли бремя короны. И они так любили Данека… Вацлав и Марина были среди тех немногих, с
Когда они остались с Мариной наедине, королева усадила Елену на диван, сама присела рядом.
– Что произошло, Елена? Он обидел тебя чем-то? – мягко дотронувшись до ее руки, спросила Марина. – Ты так внезапно исчезла…
– Нет! – вскрикнула Елена, словно от удара. – Нет, Марина, нет… Он… он тут вообще ни при чем. Дело не в нем. Во мне…
– Что же так ест тебя, дорогая? Чувство долга? Солидарности? Ты чувствуешь себя виноватой перед своими друзьями, что ты с ним? Что с тобой? Расскажи мне. Я смотрела на вас, я думала, – Господи Боже, наконец-то все будет уже… Я должна знать. То, что с ним происходит, происходит и с нами. Со мной. Ты знаешь, что он для нас с Вацлавом… Я просто смотреть на него не могла. Он сильный, он не подает виду, но я же чувствую… Расскажи мне, Еленушка. Тебе нужно об этом рассказать.
– Я не уверена. Но я скажу. Чтобы не было никаких… У меня никогда не будет детей, Марина.
Королева, прикрыв глаза, прижала пальцы к губам. И другой рукой сжала запястье Елены. И долго молчала… Потом спросила глухим, полных слез голосом:
– Он знает?
– Да. Конечно. Он все знает. Даже то, что ему совершенно не следует знать…
– Мы… мы можем что-нибудь сделать?
– Что? Ах, нет, Марина, какие глупости… Давно никто ничего сделать не может. Я пыталась когда-то. Нет.
– И поэтому ты…
– И поэтому тоже. Нельзя жить с любимым мужчиной и не хотеть от него ребенка. Хотеть – и не иметь, – тоже. Хотеть самой, знать, что и он тоже, знать, что он жалеет тебя… Нельзя. Жалость убивает любовь. Беспомощность, невозможность… Он сильный, ты права. Он сильнее всех, кого я знаю. Он даже меня сильнее, хотя я думала, что так не бывает. Но это… Это раздавит его, Марина. Он не может не мочь. Это немыслимо. Он, который все может, Дракон, повелитель огня, воздуха, земли и воды, не может сделать ребенка какой-то вздорной смазливой щелкоперке… Когда я вижу, как дети виснут на нем, как он с ними разговаривает, я готова убить себя, понимаешь, Марина?! Когда-нибудь это раздавит его. Или он возненавидит меня. И я, право, не знаю, чего я больше боюсь… Лучше я исчезну. Ему только-только сорок вот было, – что это за возраст?! Начало пути… Любая будет…
– Ему не нужна любая, Еленушка. Ты ему нужна…
– Ах, Господи, да все понимаю я, все… Разве можно кого-нибудь с ним… рядом?! Просто он слишком хорош для меня.
– Разве ты в чем-то виновата?!
– Конечно, Марина. Конечно, я виновата. А кто?! Кто мог бы заставить меня, если бы я не хотела тогда… это… – Елена замолчала, зажмурилась на мгновение. И снова посмотрела на королеву черными сухими глазами на белом, как простыня, лице: – Я сама захотела избавиться от ребенка. Мне было девятнадцать лет, я была совершенно одна в чужой враждебной стране. Я сама это сделала. Я сама испугалась и сделала это. И теперь я могу сколько угодно уговаривать себя и поддаваться на уговоры других, что у меня не было выбора, не было выхода. Возможно, и так. Только детей у меня больше не будет. И я сама это решила. И отвечать за это мне самой предстоит, и тут, и там, – Елена резко дернула подбородком в сторону и вверх, в небо. – Только мне. Больше я никого не имею права впутывать в это. Тем более – его. Я уж как-нибудь сама.
– Но ведь ты любишь его, Еленушка. Я же вижу…
– Люблю?!. Ах, Марина… Какая же это любовь… кто-то души наши в одну слепил, пополам разрезал и каждому по половинке отдал. И рвутся из нас эти половинки, чтобы снова одним целым стать, и тащат нас на себе, за собой… И быть я с ним не могу, и уйти не могу, и жалко мне нас обоих до крика, потому что я вижу, как рвет его на куски моя боль…
– Прости меня, Еленушка. Это я виновата. Это… Это была моя идея – столкнуть вас. Я не знала… Я даже подумать такое не могла…