Год Дракона

Давыдов Вадим

– Разве войной можно кого-нибудь чему-нибудь научить?

– Смотря что понимать под войной… Это ты и твои приятели всегда считали войну злом, потому что политика – это зло, а война есть продолжение политики… Что войны ведут не враги, а друзья, которые просто не поняли друг друга… Или – еще хуже – надо перековаться, стать морально выше и материально беднее, и тогда враги превратятся в друзей… Только это чепуха, Елена. Потому что природа этой войны другая. Как и природа этого врага. Они ненавидят нас не по какой-то причине, а просто потому, что в их фантастическом мире нет для нас места. Они даже не воюют с нами, они просто уничтожают всех нас. Дело не в христианстве, иудаизме, цивилизации и всем остальном.

Они просто хотят нас всех уничтожить. Тебя. Меня. Женщин, детей, стариков, слабых, больных – всех. Мы им мешаем. Если они доберутся до оружия, которое может нас уничтожить, они применят его, не задумавшись ни на секунду. Им не нужны ни наши чудеса, ни наши богатства, они готовы закопать все это вместе с нами, лишь бы не было нас.

– Почему?!

– Ислам, жизнь моя. Не ислам Улугбека и Хайяма, Фирдоуси и Аль-Джебра, не ислам суфиев, Зохели и Бутия. А ислам Хомейни, Бин Ладена, Арафата и Аль-Ваххаба. Этот новый ислам просто сожрал прежний, не оставив о нем даже воспоминания в душах и сердцах людей, учинив в них такое… Быть может, лишь у малой толики что-то осталось… Но разделить, боюсь, не получится. И это страшно.

– И тебе страшно?

– Конечно. Я все-таки человек…

– Это и есть то самое, что ты знаешь?

– О, нет, жизнь моя… Это лишь следствие. Вывод…

– Господи, если бы я могла в это поверить…

– Ты не веришь?

– Я верю тебе, Данек. Потому что я женщина, не смотря ни на что…

– Это же здорово. Женщина должна верить своему мужчине. А мужчина – своей женщине. Потому что своей верой в него она делает его гораздо лучше, чем он мог бы быть без нее… На этом стоит мир, мой ангел.

– Ты действительно примитивный, как ящерица, – печально усмехнулась Елена.

– Обязательно. Ужасно примитивный. И это, кстати, заразно. Передается интимным путем, – он подхватил Елену, будто не замечая ее шутливого сопротивления. – Я соскучился… Я хочу тебя, елочка-иголочка, щучка-колючка моя…

Когда он это говорил, Елена забывала обо всем на свете.

ПРАГА. ФЕВРАЛЬ

Полной идиллии хватило Елене ровно на двадцать дней. Потом она подхватила какой-то жуткий грипп, провалялась три дня с высоченной температурой, перепугав не на шутку и Майзеля, и королевскую семью. И все ее собственные страхи вернулись, – словно и не пропадали никуда.

В самом конце февраля она снова отдалилась, сказав, что ей нужно обязательно закончить книгу. Майзель не стал ничего говорить, не устраивал мелодрамы, хотя, возможно, если бы он вновь ударился в какие-нибудь безумства, у Елены и не достало бы духу. А так… И подготовка к операции в Намболе, кажется, вступила в завершающую фазу, и беларуские дела давали о себе знать. Обойдется, подумала Елена. С каким-то, как ей показалось, облегчением даже…

Она действительно с головой окунулась в работу. Это далось ей тем более легко, что нужно было как-то заполнить отсутствие той жизни, в которую Майзель успел ее втянуть за все это время. Это было действительно похоже на ломку…

Но Елена была очень сильной. Сильнее многих. Если не всех.

Она ушла от Майзеля, бросила все, выключила телефон, заперлась у себя в квартире и барабанила пальцами по клавишам с такой скоростью, какой за собой раньше не замечала. Словно кто-то водил ее, – дни и ночи напролет. Книга давно была в издательских планах, поэтому с момента вычитки до завода прошли считанные дни.

Она не стала посылать ему рукопись, как думала сделать в самом начале. Когда они вернулись однажды к этой теме, Майзель сказал свое знаменитое, иногда раздражавшее Елену: делай, что должен, случится, что суждено…

ПРАГА. МАРТ

Книга получилась небольшой

по объему, чуть более ста страниц. Первые пять тысяч экземпляров «Дня Дракона» исчезли с прилавков за считанные часы. Тираж пришлось срочно допечатывать, и через день публика, с раннего утра занимавшая очередь у дверей книжных магазинов, смела пятнадцать тысяч томов второго завода еще до заката. Книготорговцы обрушили на издательство ураган звонков: открытая очередь на книгу показала невероятную цифру спроса – под триста тысяч заявок.

Эта книга – как и все, что Елена писала прежде – дышала ее страстью, ее убежденностью в правоте своего взгляда, своих слов, своих чувств. Современные мужчины так не умеют, – даже очень талантливые и сильные, они всегда делают политику, всегда стремятся понравиться кому-нибудь – пусть хотя бы и собственной жене. Нынешние мужчины никогда не бывают честными до конца – они всегда играют в свои мужские игры. Во всяком случае, подавляющее большинство. Только женщины – по крайней мере, те из них, кто состоялся в этом фальшивом мире – могут быть по-настоящему смелыми. И Елена была – лучшей из них.

Мир взвыл. Мир захлебнулся. Мир застонал, – от восторга, от неожиданности, от ненависти, от удивления. От страсти, которая выхлестывалась с этих страниц. От гнева и гордости, бивших через край… Градом посыпались заказы на переводы – сразу на шестнадцать языков. Это был не просто успех, – это был триумф…

Впрочем, триумф этот, казалось, совершенно не волновал Елену. Она ни с кем не виделась и не отвечала на телефонные звонки. Расставшись с Майзелем, она все это время провела как в тумане, чувствуя внутри себя лишь оглушительную пустоту. Она похудела – зримо проступили ключицы, вокруг носа залегли складочки, под глазами обозначились синие тени. Ей было все равно, что происходит с ней и вокруг нее, вокруг ее книги… Она вырвала этот текст из себя с мясом, с кровью, выплеснув на бумагу все, что стало для нее за эти месяцы, проведенные рядом с Майзелем, таким понятным. Она чувствовала, что обязана была это сделать, несмотря на ошеломленное молчание тех, кого прежде полагала друзьями и единомышленниками. Она не считала, что ее книга – предательство идеалов. Наоборот. Просто у нее не было ни сил, ни желания защищаться. Все, что она хотела сказать, она сказала…

И люди поняли, что она хочет сказать. Прежде всего. Это были слова, сказанные любящей женщиной о любимом мужчине. Вовсе не откровения Дракона волновали людей, рвавших ее книгу друг у друга из рук, а история их любви, о которой там не было сказано ни единого слова. И то, о чем молчала Елена, сказало им куда больше любых слов на свете.

Воскресный номер «Народного слова» вышел без обычных аршинных заголовков на грани фола и фотографий девиц в костюмах Евы. Вместо этого всю первую полосу занимал рисунок – силуэты высокого мужчины и хрупкой женщины, обнявшихся и глядящих друг на друга на фоне стилизованного пражского пейзажа – башни собора Святого Витта, Град, Ратуша, Старо-Новая синагога… «Мы смеялись и плакали, негодовали и радовались, – вместе с тобой, пани Елена. Именно ты произнесла те слова, что идут из самой глубины народных сердец. Спасибо тебе. Храни Господь тебя и твою любовь, Пражский Ангел…»

– Кто это написал? – спросил Вацлав, складывая газету.

– Не знаю, – Майзель пожал плечами и сделал вид, что абсолютно поглощен процедурой тщательного раскуривания сигары. – Не я… Ты доволен?

– Нет.

– Что так?

– Мне слишком дорого это обошлось.

– Тебе?!

– Тебе. Это значит – и мне.

Майзель усмехнулся и с силой выдохнул из себя дым.

– Нам не дано предугадать…

– Она вернется, – тихо проговорил король, глядя на Майзеля. – Она обязательно вернется, Данек. Женщины не оставляют таких мужчин, как ты, это невозможно.