Год французов
Шрифт:
Отряд перекрыл дорогу, слева его защищала река Оуэнмур и высокая стена, у которой он и выбрал позицию. Правым флангом он упирался в крутой каменистый холм. Таким образом, отряд оказался как бы в чаше. С тыла его поддерживала кавалерия, а впереди пехоты — полевое орудие, оно-то и возвестило нам, что неприятель рядом. Для Корнуоллиса и Эмбера война — что партия в шахматы, не беда, что приходится передвигать фигуры окровавленными пальцами. Для Верекера же — немудреная игра в шашки. Мы наступаем, а он это наступление хочет остановить. И он бы преуспел, будь в наших рядах лишь неопытные в ратном деле горожане вроде меня: первый выстрел, его, так сказать, визитная карточка,
Наши цепью залегли в полумиле от сада, при дороге на окраине деревни, где начинались пастбища. Бартолемью Тилинг на своей красавице гнедой с саблей наголо повел за собой французскую кавалерию на позиции Верекера, чтобы показать пример ирландским солдатам. Почему я называю их солдатами, мне и самому невдомек. Крестьяне под водительством сельских драчунов да нескольких охотников — вот кто составлял наше воинство. Может, и есть одно слово, которое б определило столь разных людей, но я его не знаю. Мне отчетливо запомнился Оуэн Мак-Карти: свесив длинные ноги, он сидел на садовой ограде; в каждой деревне, наверное, найдется такой лентяй парень, что будет днями напролет сидеть, точно изваяние, на мосту. Вскоре Тилинг прискакал обратно, предоставив французам самим подгонять ирландцев в наступление, если понадобится.
Минут десять стоял неимоверный шум, кричали люди, били в барабан, несколько раз палила пушка Верекера. Эмбер вместе с Сарризэном и Фонтэном направился к месту действий, не скрываясь от противника. На дороге к ним присоединился Тилинг. Потом они неспешно поехали обратно. Тилинг позвал Мак-Доннела, О’Дауда и меня. Он спешился, похлопал свою гнедую по загривку, спокойно и неторопливо — в этом весь его характер. И из французов, и из ирландцев меня больше всего привлекал Тилинг. Порой он виделся мне как олицетворение всех наших взглядов.
— Генерал Эмбер оказал мне честь, доверив вести ирландские подразделения в бой. Он предлагает нам атаковать противника с правого фланга, а французы пойдут в обход вдоль реки.
— Какого черта он посылает нас атаковать противника с правого фланга! — возмутился О’Дауд. — Значит, мы костьми ложись, а французы втихаря вдоль стены проберутся.
— Никто костьми не ляжет, господин О’Дауд. Сейчас другая обстановка. Перед нами либо безрассудно отважные, либо просто неопытные солдаты. Они выбрали неудачную позицию — оказались словно на дне миски. Правый их фланг должен был расположиться на склоне, а не жаться у подножия. Теперь же он у нас как на ладони. Мы пройдем деревней, обогнем холм и ударим с фланга.
— Да, а их чертова пушка нас на куски разнесет!
— Только не нас. Пушка хоть и дальнобойная и пушкари свое дело знают, но бить она будет по французам, это их дело — ее обезвредить. Когда окажемся у неприятеля на виду, можете не соблюдать строй. У кого есть мушкеты, пусть стреляют по врагу, все вперед, кто с пикой, кто со штыком, кто с косой — только вперед. Вступайте в рукопашный бой, постарайтесь продержаться до подхода французов. — Он оглядел каждого из нас и улыбнулся. — По-моему, задача довольно простая.
— Простая, дальше ехать некуда, — уныло бросил Рандал Мак-Доннел и сплюнул себе под ноги. — Впереди одна армия, позади другая.
— Все совсем не так, — горячо возразил Тилинг. — Поступите, как предлагаю я, мы победим, и дорога открыта.
Я обернулся: повстанцы смотрели на нас недоверчиво, с опаской. Снова грянул
Те полчаса, пока мы огибали холм, мы не видели и не слышали, что происходило на дороге, лишь хлопали мушкетные выстрелы да ухала пушка. Не сомневаюсь, большинство наших людей до смерти перепугалось. Пустой, застывший взгляд, некоторых трясло, как в лютую зимнюю стужу. Почему же они тем не менее шли вперед? Может, каждый наивно думал, что страх владеет лишь им одним. Так и шли, сбившись в кучки, крестьяне из Килкуммина, Кроссмолины, Балликасла.
Полчаса покажутся вечностью, когда бесконечной чередой бегут мысли, а глаз примечает все вокруг. Я, например, обратил внимание, что примолкли птицы, им не под силу тягаться с громкоголосыми мушкетами и пушкой, таких холмов, как этот Нокбег — по-ирландски значит «невеличка», — кругом не перечесть: валуны да жесткая обильная трава. Слева, уже за пределами поля боя, как две капли воды похожий на него холм, с той лишь разницей, что у его подножия прилепились две хибары. Вдали на поле паслось стадо, наполовину скрытое рощицей вязов. Впрочем, битва исказила понятие о близком и далеком, пространство потеряло привычное значение.
Когда мы наконец увидели вблизи врага, если можно назвать врагами ирландцев из Лимерика и Слайго, то поразились их свирепому обличью, думаю, не меньше, чем они нашему. Они стойко обороняли свои позиции, успевая вести беглый огонь по французам, которые подошли по берегу реки под прикрытием высокой стены и теперь выжидали, когда подоспеем и мы. Стрельба из мушкетов — словно лай разгоряченной собачьей своры. С каким же упорством сражались солдаты Верекера до тех пор, пока не падали замертво или корчась в предсмертных судорогах; и некому было облегчить их страдания. Думаю, сам я не обделен смелостью и отвагой, и тем не менее лишь диву даюсь, глядя, как бесстрашны в бою люди, при других обстоятельствах они, не задумываясь, ударились бы бежать, чтобы спасти жизнь. Эти строки я пишу, отчетливо сознавая, что не пройдет и месяца, как и сам я встречу смерть, и, если б не забота о моей дорогой Джудит, принял бы судьбу как избавление.
Наши войска, сломав строй, пошли на врага не в лоб, а чуть под углом. Воцарилась тишина, вскорости она сменится шумом и суматохой боя, и мы станем участниками этой сцены, пока же с минуту мы лишь созерцали ее декорации. Сколько взглядов было устремлено на пушку, нацеленную в сторону французов. Воистину пушка — королева битвы. Ее обслуживали несколько солдат, слушая приказы обнаженного по пояс пушкаря. Каждый выстрел нес страх и смерть, взвод же французских пехотинцев, стоя плечом к плечу, вел по ней прицельный, но пока напрасный огонь. Французы отвлекали внимание неприятеля, чтобы позволить всем нам пойти в атаку, хотя мне, человеку несведущему, думается все же, что их сдерживала пушечная стрельба, а заряжали пушку быстро и сноровисто.
Мы с Тилингом, О’Дауд и Мак-Доннел въехали верхом на небольшой бугорок и, не спешиваясь, наблюдали за битвой, долго ли, нет, не берусь судить. Вдруг, повернув голову, я увидел, что Тилинг достает пистолет, не тот, что неуклюже болтался в кобуре на седле, а другой, изящный, великолепной работы — полированная рукоятка темного дерева, по стволу вьется тонкая гравировка. Он принялся заряжать его. Мы не преминули заметить, что разгадали его замысел, с помощью которого он хочет повести наших людей в атаку.