Год гиен
Шрифт:
Когда старший брат умолк, Семеркет лежал так тихо, что Ненри испугался — не умер ли он во время речи. Но тут же увидел, как младший моргнул, после чего произнес слова, в которых заключался именно тот ответ, который был нужен:
— Так ты говоришь, что жрицу нашли на берегу реки?..
— Нет! — закричала Меритра на десятника работников. — Самое важное — в том, что тростник уравновешивает лотос. Ты что, такой тупой, что сам не видишь?
Десятник стоял по пояс в пруду с лотосами, сжимая пучок
Медленно зашагав по пруду с тростником в руке, десятник остановился, поколебался и вопросительно посмотрел на госпожу.
— Да… Вот именно тут его и посади!
Ее мужа уже две ночи не было дома. Ненри сказал только, что его миссия имеет какое-то отношение к его пьянице-брату. С тех пор не пришло никакой весточки. Это устраивало Меритру: ее не интересовало, ни где находится муж, ни когда он вернется.
Ее служанка, Кеея, стояла рядом с ней во дворе. Она была некрасивой девушкой (Меритра терпеть не могла хорошеньких), и сонно вздыхала и зевала, держа горшок с дорогими рыбками, похожими на самоцветы. Поскольку она была родом из города, где по религиозным причинам запрещалось есть рыбу, ее не на шутку пугали задыхающиеся и разевающие рты создания.
Меритра заметила: несмотря на ранний час, девушка ухитрилась нарумянить щеки, подвести глаза краской и привесить к ушам длинные мерцающие сережки с голубыми фаянсовыми бусинами. Кеея знала, что некрасива, но всеми силами старалась поправить дело косметикой и украшениями, какими бы дешевыми они ни были.
Мерцание бусин Кееи в переливающемся свете беспрестанно раздражало и отвлекало Меритру. Стиснув зубы, госпожа заставила себя не обращать внимания на голубые вспышки, которые видела краем глаза.
Десятник нагнулся, чтобы посадить еще один пучок зеленых ростков. К несчастью, он стукнулся задом о каменный край пруда, и нырнул вперед, из-за чего Кеею с головой окатила вода. Девушка уронила горшок на камни двора. Он разбился, рыбки заскользили по плитам, корчась, трепыхаясь и быстро угасая прямо у ног жены Ненри. Уже второй раз за неделю рыбки погибали по вине слуг!
— Меня окружают слабоумные, — сказала Меритра сквозь стиснутые зубы.
Ее заглушил пронзительный вопль Кееи.
— Посмотрите на мое платье! — завизжала она. — Оно пропало!
— Твое платье?! — вскипела Меритра. — А как насчет моих рыбок, маленькая шлюха?! Ты их всех погубила!!!
— Я не виновата, госпожа! Вы же видели, что он сделал!
— Клянусь, ты за них заплатишь. Я вычту их стоимость из твоего жалованья.
— Но вы не можете винить меня в том, что случилось!
Меритра быстро подошла к девушке и сильно ударила ее по лицу. Служанка взвыла еще громче.
— Я не буду за них платить! Не буду! — упрямо кричала Кеея в паузах между пощечинами,
Госпожа хотела всего лишь оттаскать девушку за волосы — и только-то. Но, потянувшись к ней, почувствовала под пальцами что-то холодное и металлическое. Потом услышала утешительный звук рвущейся плоти.
Кеея внезапно прекратила вопить, тупо уставившись на руку хозяйки, в которой были теперь зажаты смятые голубые бусины. Потом нерешительно прикоснулась к мочке уха и увидела, что пальцы ее залиты кровью. Платье тоже оказалось запачкано красным.
Все соседи услышали пронзительные вопли девушки. Люди бросали свои дела и прислушивались, карабкались на плоские крыши и глядели в чужой двор. Они цокали языками, став свидетелями того, как их соседка Меритра мучает еще одну служанку.
Именно тут ворота распахнулись — их открыл тупоумный слуга Ненри. Кеея резко замолчала и вместе с госпожой уставилась в ту сторону.
Ненри стоял рядом с большим паланкином и моргал, пытаясь понять, что перед ним за сцена. Кровь на плитах двора, плачущая служанка, повсюду трепыхаются рыбки… Что тут могло случиться?
Жена подошла к воротам и развела руками в преувеличенно гостеприимном жесте:
— Да будет благословен тот день, когда мой господин вернулся домой!
Ненри, насторожившийся из-за насмешливого тона жены, попытался заговорить.
— Любовь моя… — начал было он.
Но его перебили обличительные речи, полившиеся из ее уст.
— Итак, ты жив и здоров. Какой же я была дурой, что беспокоилась, не погиб ли ты, не ранен ли разбойниками! Почему ты не мог послать ко мне своего человека с весточкой?
— Он был мне нужен. Мой брат был… И до сих пор… Он очень болен — ты сама видишь.
С этими словами муж повернулся и показал на человека в паланкине. Шерстяное одеяло, укрывавшее Семеркета, едва вздымалось от его дыхания.
— Да я вижу, его доставили четыре носильщика. Ты за ним присматриваешь лучше, чем когда-либо присматривал за мной. И во сколько тебе это обошлось?
— В тридцать медных колец.
— В тридцать? Услышь его, бог воров и странников! Это кресло что, умеет летать?
Меритра бросила обвиняющий взгляд на наемных носильщиков. Те невольно шагнули назад, на улицу.
— Других носилок я не нашел, любовь моя. Я же тебе сказал — он болен. Очень болен.
Женщина сдернула с Семеркета одеяло.
— Ты имеешь в виду — у него похмелье!
Человек в кресле слегка шевельнулся.
Потемневшие веки Семеркета дрогнули, он медленно открыл глаза, и агатовые блики в них слегка замерцали при виде незнакомой обстановки вокруг. Он увидел слишком пышно разукрашенный двор, своего съежившегося брата, перепачканную кровью служанку — и сразу понял, где находится. С легким стоном пришлось снова закрыть глаза, почти не интересуясь нескончаемой обвинительной речью Меритры.