Год гиен
Шрифт:
— Кетти! Ты болен? Что случилось? Ты так исхудал!
Семеркет нетерпеливо покачал головой, отмахнувшись от участливых вопросов брата:
— Что ты о них знаешь?
— Дай подумать. Впервые увидел большого парня, Хапи, в тот самый день, когда мы выяснили, что наша жрица мертва. Он появился в личных покоях градоправителя рано поутру, с ног до головы покрытый известняковой пылью. Помню, как мне было за него неловко. Ты не думаешь, что, являясь к градоначальнику, человек должен одеться соответственным образом?
Всякий раз, когда Ненри начинал
— Но что именно они обсуждали с Пасером, Ненри?
Старший брат открыл было рог, чтобы ответить, но остановился. На лице его появилось озадаченное выражение.
— Вообще-то, не знаю. Кажется, градоначальник всегда находит какое-нибудь срочное поручение, чтобы отослать меня прочь, как раз когда они… — Ненри не договорил, остро посмотрев на брата. Когда он снова нарушил молчание, в его голосе появились подозрительные нотки. — Чего ты мне не сказал, Кетти?
Семеркет потер лоб.
— Я вдруг тоже перестал понимать, что к чему. Но я точно знаю, что их зовут не Хапи и Паноук. И они не зодчие, а строители гробниц.
Он показал на двух других мужчин, сидевших с Панебом и Неферхотепом: одного — знатного, а другого — в отрепьях.
— А как насчет их гостей — их ты знаешь?
К этому времени в таверну набилось слишком много народу, чтобы Ненри мог рассмотреть тех двоих.
— Дай мне твой плащ, — сказал он Семеркету.
Набросив плащ так, чтобы прикрыть лицо, как это недавно делал Семеркет, Ненри пошел неровной походкой пьяного, делая вид, что направляется к канаве возле угла таверны, чтобы помочиться. Проходя мимо стола, за которым сидели четверо, он вгляделся в лица.
— Тот, что слева — никто, — сказал Ненри, снова очутившись рядом с братом. — Это какой-то ужасный нищий или преступник. У него нет ни носа, ни ушей… Эй, Кетти, что ты на меня так смотришь?
Быстро вглядевшись в полумрак, Семеркет увидел, что с Панебом и Неферхотепом и вправду сидит безносый — в том не было никаких сомнений. Чиновник торопливо оглядел харчевню в поисках двух товарищей нищего. Если они здесь и узнали Семеркета, ему и брагу может грозить беда. Но, хотя в таверне полно людей и дыма, можно было сказать наверняка — на этот раз Безносый один, без своих приятелей.
— А тот, второй? Который из благородных?
— Да, его я знаю, — ответил Ненри, глядя на свои руки. Его лицо снова начало подергиваться. — И ты тоже знаешь.
— Heт.
— Нет, знаешь, Кетти. Это муж Найи, Накхт.
Он не помнил, как очутился на улице. Прокладывая путь через забитые людьми улицы, Семеркет не обращал внимания на попытки Ненри его остановить. Вскоре он очутился в конце мола, рядом с глубокой гаванью, и сел на сваю, глядя на дымящийся Нил и тяжело дыша.
Наконец, Ненри его догнал.
— Кетти…
Семеркет бросил на брата полный ненависти взгляд.
— Не вини меня, — сказал Ненри, стоя рядом. — Это
Гнев младшего брата прошел.
— Ты не понимаешь, — проговорил он со вздохом. — Я-то думал, что, в конце концов, начинаю ее забывать. Один раз прошел целый день, а она даже ни разу мне не вспомнилась. Но при виде Накхта…
Он замолчал. С ближайшего склада веяло запахами перца и корицы, а стоящий неподалеку на якоре недавно закончивший погрузку корабль источал кислые запахи пшеницы и кукурузы. Ко всему этому прибавлялась вонь застоявшейся воды, и Ненри слегка затошнило. Он посмотрел на нахмурившегося брата. Писец всегда считал своим долгом подбадривать людей, поэтому стал размышлять — как бы вывести Семеркета из мрачного настроения.
— Так что, ты хочешь узнать, что я обнаружил на базарах? — спросил он. — Разве не для этого ты искал со мной встречи?
Семеркет вздохнул.
— Допустим.
— Я сделал все, как ты сказал. Вообрази меня в плаще вавилонского торговца! Я даже завязал глаз драгоценной повязкой, можешь себе представить? И говорил с этим их тягучим акцептом. «Драгоценности, — сказал я. — Царские драгоценности для моих жен, оставшихся в Вавилоне».
Ненри пристально посмотрел на брата, который все еще хранил мрачный вид, а потом заговорил еще более оживленно:
— Я подмигивал, чтобы они поняли, что именно я имею в виду. Но они вытаскивали какую-то ерунду, в которой даже я мог опознать подделку. «Нет, нет, нет! — говорил я. — Вы хотите оклеветать моих жен, предлагая им мусор, достойный шлюх?» Я так настаивал, что мне велели вернуться на следующий день. Ну, что мне еще оставалось делать, как не вернуться?! Хотя моя жена всячески возражала…
Последние слова привлекли внимание Семеркета.
— Почему? — спросил он слегка резко. — Какое ей дело до того, куда ты идешь?
— Ну, честно говоря, она думает, что все, имеющее к тебе отношение, приносит несчастье. И я не очень ее виню — это действительно так.
Семеркет фыркнул, не в силах возразить против такого довода, и снова начал смотреть на реку.
Брат его продолжил рассказ:
— Итак, на следующий день я вернулся к палаткам торговцев. Но что ты думаешь? Купцы сказали, что я должен уйти, что у них нет того, что мне нужно. Еще днем раньше мне там оказывали совсем другой прием, осмелюсь сказать. Что заставило их запеть на другой лад, как ты думаешь?
Семеркет продолжал смотреть на воду.
— Кто-то намекнул им, что ты знаешь об ограблениях гробниц, — тупо сказал он.
Губы Ненри начали спазматически шевелиться, лицо превратилось в дрожащую зыбь тиков и подергиваний.
— Об ограблениях могил?! — эти слова прозвучали почти взвизгом.
Семеркет протянул руку и зажал брату рот.
— Успокойся. Хочешь, чтобы кто-нибудь услышал?
Ненри отодвинулся.
— Ты расскажешь мне все, Кетти! Если бы я знал, что драгоценности связаны с таким делом, я бы ни за что в это не впутался, ты же знаешь! Ограбление гробниц!