Год гиен

Гигли Брэд

Семеркет сперва услышал знакомый голос, а потом увидел на другой стороне внутреннего двора тощего западного градоправителя Паверо. Тот не проявлял своей обычной надменности, вместо этого он дружески болтал с другим человеком и даже громко смеялся. Чиновник был заинтригован — никогда раньше он не видел, чтобы Паверо был таким общительным и дружелюбным. Семеркет двинулся по коридору, чтобы лучше видеть, кто же тот второй человек.

Это был градоправитель Пасер.

Семеркет не мог бы испытать большего удивления. Что случилось с прежней

яростной антипатией двух начальников, их затаенной неприязнью друг к другу? Горностай и кобра стали любовниками?

Чиновник крадучись приблизился, надеясь подслушать беседу. К несчастью, Паверо в этот миг слегка повернулся и заметил Семеркета. Западный градоправитель вздрогнул, когда понял, кто перед ним. Краска отхлынула с его лица. Видя потрясение своего собрата, Пасер повернулся, чтобы посмотреть, что его так взволновало.

«Они отпрыгнули друг от друга, как виноватые дети», — подумал Семеркет.

— Ты! — с трудом вымолвил Паверо. — Но ты ведь должен быть… — он не смог договорить.

Пасер бросил на тощего градоправителя встревоженный взгляд и торопливо закончил за него:

— …Ты ведь должен быть в деревне строителей гробниц, как мы полагали.

Паверо молча кивнул в знак согласия. Его лицо все еще было очень бледным.

— Почему ты здесь, Семеркет? — спросил Пасер.

— Из-за министра. Я пришел, чтобы с ним повидаться.

Семеркет увидел, как градоправители быстро переглянулись.

— Значит, ты распутал дело об убийстве жрицы? — слабым голосом спросил Паверо.

Чиновник рассматривал этих двоих критическим взглядом, слегка прищурясь. Что-то в их поведении было не так. Семеркет печально покачал головой.

— Я просто пришел, чтобы получить у Кенамуна мою плату, господа.

Оба градоправителя немедленно воспрянули духом. Пасер даже улыбнулся:

— То есть, ты уже потратил все серебро, которое я тебе дал?

Семеркет улыбнулся:

— Вино в наши дни дорого стоит, господин градоправитель, — подмигнув, ответил он.

Пасер захохотал, но глаза его остались холодными и оценивающими. Зато Паверо снова стал самим собой — натянутым и чопорным. Не проронив более ни слова, он поспешно ринулся прочь, время от времени оглядываясь на Семеркета и содрогаясь.

— Он слышал о беспорядках в деревне строителей гробниц, — пояснил Пасер. — Ты не можешь обвинять его в том, что он считает тебя причиной этих беспорядков, Семеркет.

— Строители сами во всем виноваты, — коротко ответил дознаватель, а потом добавил менее резким тоном:

— Извините, господин, но я должен найти Кенамуна. Вы не можете мне подсказать, где отыскать писца?

Пасер указал на коридор. Семеркет вытянул руки, прощаясь, и оставил градоправителя.

Кенамун сидел за столом и что-то писал в свитке. Когда он увидел вошедшего в комнату Семеркета, его глаза широко раскрылись, и чиновник заметил, что он быстро свернул свиток. Дознавателю на мгновение показалось, что писарь министра тоже не

слишком счастлив был видеть его.

Семеркет быстро рассказал Кенамуну о том, что нашел золото в заброшенной гробнице в Великом Месте, о том, как его пытались убить строители гробниц, о том, что он чувствует — все это имеет связь с убийством Хетефры. Дознаватель заявил, что арест Ханро и исчезновение ее драгоценностей завело расследование в тупик.

— Я хочу, чтобы ее освободили, — требовательно сказал Семеркет, — и отдали под защиту министра. И еще следует послать сегодня ночью отряд, чтобы поймать нищих, которые собираются унести сокровища.

Кенамун побледнел и начал расхаживать взад-вперед.

— О боги… — неровным голосом проговорил он, лихорадочно размышляя. — Я, конечно, мог бы приказать, чтобы женщину освободили. С этим сложностей не будет. Но у меня нет такой власти, чтобы вытребовать для тебя военный эскорт.

— А кто имеет такую власть?

— Боюсь, что в отсутствие министра Тоха — только фараон. — Кенамун беспомощно пожал плечами.

— Значит, мы должны пойти к нему, — заявил Семеркет.

Писца явно ужаснуло такое предложение.

— Никто не может просто взять и потребовать аудиенции у фараона, Семеркет. Есть сложные церемонии, тысячи правил…

— Уж конечно, сокровище, которое я видел в той гробнице, должно быть достаточной причиной, чтобы обойти все эти правила!

— Ты не понимаешь. Все не так просто. Нет, нам нужен кто-нибудь, кто имеет к фараону прямой доступ.

Кенамун на мгновение задумался, а потом кивнул, словно приняв решение.

— Подожди здесь, — сказал он. И, уже поспешив в коридор, через плечо предупредил:

— Ни с кем не разговаривай, понимаешь?

Семеркет, хотя и нехотя, кивнул.

Спустя несколько мгновений писец вернулся.

— Нам очень повезло, — задыхаясь, вымолвил оп. — Тийя, мать-царица, согласилась увидеть нас. Как только ты расскажешь ей всю историю, я уверен — она убедит фараона послать туда людей.

Семеркет последовал за Кенамуном через коридоры, ведущие в южную часть храма. Только тут он понял, что его ведут в личные покои фараона. Небольшая кедровая дверь безо всяких орнаментов служила единственным входом туда, она никак не была помечена. Двое стражников не помешали посетителям войти — казалось, министерский писец был им хорошо знаком.

Покои оказались огромными, но не столь громадными, как те, что Семеркету довелось увидеть мельком в Вавилоне и в Сирии. В отличие от большинства домов в Египте, построенных из слепленных из ила кирпичей, резиденция фараона была из камня. Кенамун провел дознавателя вверх по лестнице на второй этаж, а потом — в узкий коридор с прорезями в стенах. Глядя сквозь эти прорези и пытаясь сообразить, где именно находятся покои, Семеркет сосредоточенно рассматривал храмовый сад внизу и священное озеро за ним. Вдруг он понял, куда именно ведет его писец — и остановился.