Год гиен
Шрифт:
Мама! — крикнул Пентаура через разделявшее лодки водное пространство. — Прекрасный день для того, чтобы убивать, верно?
Семеркет посмотрел в небо, увидел серые дождевые облака на краю пустыни и подивился — о чем это царевич говорит? Казалось, в любой момент их может настигнуть шторм. Но в ответ на слова сына Тийя разразилась смехом, звучащим. как перезвон серебряных колокольчиков.
Великолепный день! — сказала она. — Ты не мог бы выбрать лучшего. Боги с тобой, Пентаура.
Царевич обратил ясноглазый
— Посмотри, Ассаи, это наш друг чиновник! Как ты думаешь. он нашел в пустыне еще какой-нибудь парик, чтобы нам показать?
Ассаи захихикал в ответ на шутку. Но глаза ого оставались холодными, и он явно не желал смотреть в лицо Семеркета.
Больше никаких париков, ваше высочество, — ответил Семеркет.
— А как расследование? Ты еще не нашел, кто убил жрицу?
— Еще нет.
Пентаура и Ассаи переглянулись и разразились пронзительным хохотом. Бросив на них полный отвращения взгляд, Семеркет отвернулся. У него не хватало терпения на избалованных царевичей и их тупые шутки. Вместо этого он стал рассматривать лодки, входившие в состав охотничьей флотилии. Там было, по меньшей мере, тридцать или сорок судов, как прикинул чиновник. Каждое было украшено цветами и вымпелами. Утреннее солнце блестело на позолоченных деревянных надстройках.
Вспышка, внезапно блеснувшая на позолоченной корме, вдруг ослепила Семеркета: к ним подошла отделанная золотом лодка фараона. Пентаура и Ассаи преклонили колени, а Тийя склонила голову. Семеркет увидел, что в ее взгляде мелькнуло… что? Раздражение? Паника? К огорчению чиновника, царские моряки свернули парус судна фараона так, чтобы судно это задавало темп движения лодки царицы.
Сиплый голос окликнул:
— Какой неприятный сюрприз, госпожа. Не ждал увидеть тебя здесь. Пентаура, ты же знаешь — я не хотел, чтобы в охоте принимали участие женщины.
Это говорил сам фараон. Семеркет посмотрел на лодку царевича, не вставая с колец, и увидел, что Пентаура побелел под своим загаром.
— Отец…
— Не вини мальчика, Рамзес, — спокойно перебила Тийя сына, лениво вытянувшись на своем сиденье под балдахином. — Я сама себя пригласила. Подумала, что отдых среди тростников мне не помешает.
— Отдых, госпожа? Это — охота. Разве я не создал сады и озера, чтобы их хватило для твоего отдыха? И кто это там с тобой — любовник?
В этот миг Семеркет осознал, что фараон показывает своей тростыо прямо на него. Семеркет спрятал лицо, съежившись. Последнее, в чем дознаватель нуждался в этот момент — это чтобы его обвинили в том, что он любовник старшей жены фараона.
— Какая нелепость, Рамзес! — раздраженно ответила Тийя. — Ты думаешь, я взяла бы в любовники крестьянина? То, что благодаря замужеству я пошла в твою семью, и без того было для меня шагом вниз.
Светлые глаза правителя
— Кто знает, как низко еще вам придется спуститься, госпожа.
— Это Семеркет, — лениво продолжала Тийя, не обратив внимания на слова Рамзеса. — Ты наверняка помнишь — он расследует убийство жрицы. Его назначил Тох.
— Ты здесь… — фараон обратился прямо к Семеркету. — Подними голову, чтобы я мог видеть тебя.
Чиновник поднялся на колени.
— Хм-м… — с сомнением в голосе протянул фараон. — Тох называет тебя ужасным Изрекателем Правды. Эго верно, что ты назвал брата моей жены, Паверо, идиотом?
— Нет, ваше величество.
Фараон нахмурился:
— По словам Тоха, ты его именно так и назвал. И кто же из вас лжет? Отвечай.
Семеркет печально вздохнул:
— Я не называл его идиотом, ваше величество. Я назвал его старым кляузником с засранными мозгами.
Над рекой разнесся короткий смешок Рамзеса.
— Ха! Чистая правда!
Немедленно вся река вокруг зазвенела смешками, когда придворные присоединились к грубому смеху фараона. Семеркет из-под полуопущенных ресниц посмотрел на царицу. Она багрово покраснела, а Пентаура с Ассаи снова с ненавистью смотрели на Семеркета.
— Я вижу, Тох был прав насчет тебя! — сказал фараон, радостно улыбаясь. — После охоты поплывешь обратно во дворец на моей яхте, Семеркет. Мне не помешает услышать в кои-то веки слова человека, имеющего здравый смысл.
— Зачем? — заговорила Тийя. — Ты никогда не обращал на здравый смысл никакого внимания.
— Полагаю, госпожа, это твой тонкий намек на нашу размолвку, касающуюся престолонаследия.
— Это мой тонкий намек на слово чести, которое ты дал, когда мы поженились.
— Я поступаю так, что лучше для державы, госпожа, а не для твоей семьи.
Глаза царицы засверкали, и она оглядела маленький флот, словно искала кого-то.
— А где наследный царевич? Пентаура лично пригласил его отправиться на охоту вместе с нами. Он болен? — Ее губы сложились в тонкую насмешливую улыбку. — Опять?
— Он занимается делами державы, госпожа. И ни одно из них тебя не касается.
Прежде чем супруги могли обменяться новыми репликами, Пентаура вмешался в их разговор:
— Я могу помочь тебе заниматься делами державы, отец. Испытай меня! Поручи мне какое-нибудь дело. Назови любое, — и я его выполню. — Хотя царевич был мужчиной, которому почти исполнилось двадцать пять, в тот миг голос его прозвучал тонко и жалобно. — Если бы ты только дал мне шанс…
— Что? — спросил Рамзес, слегка нахмурившись. — И лишить фиванцев возможности любоваться твоими ярмарочными трюками во время праздников? Я не могу поступить с ними так жестоко. Развлекай толпу и дальше, сын мой, это у тебя получается лучше всего.