Год, когда я влюбилась
Шрифт:
— Да, но это не моя голова, — подчеркивает она. — Это намного больше, чем моя голова.
— О, я знаю это. — Я нежно поглаживаю ее бедро, заставляя ее мышцы сжиматься. — Но разве это ненамного лучше? — Я притягиваю ее ближе и кладу подбородок ей на плечо. Боже, она так вкусно пахнет. Как печенье. — Здесь так уютно и расслабляюще.
Она отвечает не сразу. Я думаю, может быть, она думает, как ей слезть с меня, но потом ее тело начинает вздрагивать. Я понимаю, что она плачет одновременно с Индиго.
— Иза. — Индиго протягивает
Покачав головой, Иза поворачивается всем телом и утыкается лицом мне в грудь. Ее руки находят низ моей рубашки, и она сжимает ткань в кулаках, когда ее плечи дрожат.
— Я пытаюсь быть сильной, — хрипит она. — Но я чувствую, что схожу с ума. Я не могу перестать думать о ней, о своей жизни и о том, как все взаимосвязано. Если она плохой человек, это значит, что я тоже могу быть плохой, верно?
Я провожу рукой по затылку, пытаясь придумать, что сказать, но в голове пусто. Индиго смотрит на меня, молча умоляя сделать что-нибудь. Я чувствую себя таким же беспомощным, как и она.
Не зная, что еще делать, я просто начинаю говорить.
— Ты помнишь тот день в седьмом классе, когда мы шли домой, но я не разговаривал с тобой всю дорогу? — спрашиваю я, покачивая Изу взад-вперед. — Шел дождь, и я был в очень плохом настроении, потому что друзья Кайлера заперли меня в шкафчике в качестве шутки. Ты, наверное, подумала, что я веду себя как придурок, потому что я не сказал тебе, что меня беспокоит. По крайней мере, я так думал, пока мы не добрались до моего дома.
— Я помню тот день. Ты казался очень грустным, — шепчет Иза. — Я ненавидела, когда ты выглядел грустным. Ты всегда казался слишком хорошеньким, чтобы быть таким печальным.
Индиго прикрывает рот рукой, а ее плечи вздрагивают, когда она пытается беззвучно рассмеяться.
Я хихикаю.
— Хорошенький, да? Я не уверен, следует ли воспринимать это как оскорбление или комплимент.
— Это комплимент, — уверяет она меня, ее голос едва слышен.
— Мне придется поверить тебе на слово. — Я рисую сердечки на ее спине кончиком пальца. — Но на самом деле я не это имел в виду. Я имею в виду то, что ты сказала прямо перед тем, как я вошел в свой дом.
Она вырывается из моих объятий и садится прямо, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Я не помню, чтобы говорила тебе что-нибудь.
Вероятно, потому, что ее слова значили для нее не так много, как для меня. В тот день я здорово огреб. Друзья Кайлера обращались со мной как с дерьмом, мой отец кричал на меня в то утро, потому что я пролил сок на пол, и я получил наказание за опоздание на урок только потому, что был заперт в шкафчике.
— Ты сказала, что, что бы со мной ни случилось, завтра будет другой день, что не бывает двух одинаковых дней. — Я вытираю несколько случайных слез с ее щек большим пальцем. — Тогда ты сказала, вероятно, одну из самых очаровательных вещей, которые я когда-либо слышал от тебя. Ты сказала, что не все дни могут быть
— Комедии? — Индиго озадаченно смотрит на меня. — Это кажется лишним.
— Нет, это не так, — возражает Иза, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Комедии смешны и заставляют людей смеяться, поэтому они связаны со счастьем так же, как сказки и мечты.
— Я на самом деле не связываю сказки или мечты со счастьем, — говорит Индиго, кладя руку на рычаг переключения передач. — Я предпочитаю секс и шоколад. Однажды ты поймешь, о чем я говорю.
Щеки Изы краснеют, когда ее взгляд скользит по мне.
— Это к делу не относится. — Обычно я бы не упустил возможность подразнить ее, но, учитывая, что она рыдает в мою рубашку, я решаю отпустить ситуацию. — Суть в том, что ты сказала. Что не все дни плохие. И я знаю, что сейчас думать об этом безумно, потому что вся эта история с твоей мамой все еще очень болезненна, но, в конце концов, эта боль исчезнет.
— Но она может не исчезнуть полностью, — шепчет Иза, потирая руки вверх и вниз.
— Нет, возможно, что нет, — честно отвечаю я. — Но определенно станет легче.
Она изучает меня так долго, что мне становится не по себе.
— Ты довольно мудр, когда хочешь быть таким, — наконец говорит она.
Я пожимаю плечами. — Просто повторил твои слова.
— Ты сделал больше, чем это. — Она выглядит так, как будто хочет сказать что-то еще, но вместо этого она прижимается ко мне.
Она больше ничего не говорит, пока мы едем, но она уже не такая отстраненная. Я начинаю водить пальцами вверх и вниз по ее руке, пытаясь успокоить ее, насколько это возможно. Затем я замечаю красные отметины на ее запястье.
— Откуда у тебя это? — спрашиваю я, закатывая рукав куртки, чтобы получше рассмотреть.
Она хмурится, глядя на отметины.
— Они, наверное, остались после того, как Линн схватила меня вчера.
По моему телу пробегает волна гнева. — Она сделала это с тобой?
— Да, мы спорили, и она схватила меня. Не знаю, намеренно ли она это сделала или нет. — Иза пожимает плечами. — Ведь это не имеет значения, не так ли? Я больше не живу с ней, так что она не может сделать этого снова.
— Не делай этого, — говорю я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. — Не отмахивайся от этого как от пустяка. Не занижай свою самооценку.
— Я не занижаю свою самооценку, — шепчет она, ее большие глаза широко раскрыты, показывая боль, которую она чувствует внутри. — Я просто… не хочу придавать этому большого значения. Итак слишком много всего происходит.
Я сжимаю руки в кулаки. — Если это снова случится, мы это так не оставим.
— Хорошо, но у нее больше не будет такой возможности, потому что меня не будет рядом. — Она понижает голос. — И мне, вероятно, следовало бы сказать тебе то же самое.