Год, когда я всему говорила ДА
Шрифт:
1. Улыбаюсь.
2. Очень стараюсь не смотреть прямо в камеру.
3. Смеюсь над шутками Джимми.
4.
Держу в руке огромный бокал, а Скотт Фоули наливает в него вино.
5.
Смотрю прямо в камеру, хотя мне СТО РАЗ говорили этого не делать.
6. Снова смеюсь над шутками Джимми.
Джимми выполнил всю работу. Мне не пришлось ничего делать. И все же. Он устроил все так, что КАЗАЛОСЬ, будто я что-то делаю. Все думали, что я все время что-то делала. Итак, он выполнил всю работу, а я пожала
Как будто младенчик какает.
Все сюсюкают над младенчиком. А кто вытирает какашки? Не младенчик, могу вас уверить. Но никто не сюсюкает над человеком, уносящим вонючий подгузник в мусорное ведро.
Кажется, я только что уподобила себя какающему младенчику. Но вы меня поняли. Джимми проделывал удивительные трюки, чтобы я выглядела хорошо. И поскольку Джимми постоянно работает над своей программой и всегда великолепен, все только кивали и улыбались ему. Но поскольку существовал очень серьезный шанс, что вокруг меня будет ореол из соплей от страха и куриных костей, я получила стоячую овацию от всех знакомых.
Мне звонили. Присылали электронные письма. Комменты в «Твиттере», и «Фейсбуке», и всех прочих соцсетях, какие только есть.
На следующий день я также получила самую большую корзину красных роз в своей жизни.
САМУЮ БОЛЬШУЮ.
Большую, как у «лошади, выигравшей Кентукки Дерби» [16] .
Их прислали в гигантской серебряной вазе. Вазе такой огромной и тяжелой, что для того, чтобы внести ее в дом, потребовались трое мужчин. Моя дочь Харпер попыталась пересчитать эти розы, но ее запал иссяк после девяносто восьмой.
16
Победителю скачек Кентукки Дерби вручают «одеяло» из 554 алых роз – символ турнира.
Эти десятки красных роз прислал мне Джимми.
Он не предлагал мне выйти за него замуж.
Вышли рейтинги. «Джимми Киммел в прямом эфире» впервые в истории благодаря этому эпизоду обошел шоу Джимми Фэллона.
Киммел побил Фэллона.
И это означало, что Киммел был прав, приглашая меня в свою программу. А Крис был прав, заставив меня принять приглашение. И, догадываюсь, я была права, потребовав, чтобы программа шла в записи. Потому что не уверена, что результат был бы тем же, если бы я не смогла выйти на сцену в прямом эфире, потому что у меня случился полномасштабный нервный срыв в уголке костюмерной «Джимми Киммела в прямом эфире».
Но все это не имело для меня никакого значения. Практически никакого. В смысле я была рада, что Джимми был рад. Я была благодарна за то, что не испортила одну из его программ. Но, как ни ошеломительно, я могла думать только об одном.
Я это сделала.
Я сказала «да» тому, что наводило на меня ужас. А потом сделала это.
И не умерла.
В двери кладовки есть щель. Через нее проникает лучик света. Я ощущаю на лице солнечное тепло.
Я подхожу к Крису.
– Спасибо тебе, – бормочу я.
– Что? Я не расслышал.
– СПАСИБО ТЕБЕ!
Крис ухмыляется. Триумфально.
Он и в первый раз меня услышал. Вы знаете, что услышал. Я знаю, что услышал. ВСЕ мы знаем, что он услышал. Но я не против.
Сопли от страха. Куриная кость. Адель Дазим.
Какая мне
И сохранила все свои составляющие.
ДА действительно ощущается как солнце.
Может быть, я строю собственную чертову шоколадную фабрику.
5
«Да»: говорить всю правду
В начале 2014 года меня приглашают присоединиться к маленькому частному женскому онлайн-сообществу. Оно быстро становится для меня спасательным кругом. В нем полно умных женщин, занимающихся интересными вещами, и я с нетерпением жду его посланий. Весь день по электронной почте ведутся увлекательные диалоги. Новичок в группе, я слежу за манерами и стараюсь помалкивать. Я наблюдатель, слушатель. Я брожу по периферии. Даже мысль о том, чтобы вступить в разговор, появляется редко.
29 мая, примерно за полторы недели до того, как мне предстоит выйти на сцену в Дартмутском колледже и произнести требуемую приветственную речь на двадцать-тридцать минут перед аудиторией, которая сейчас приблизительно оценивается в шестнадцать тысяч человек, я пишу в группу следующее сообщение.
ОТ КОГО: Шонда
КОМУ: Группе
ТЕМА: Моя смерть
Итак, это вот-вот случится. Моя приветственная речь. И (шок!) я еще не написала ни слова. Я совершенно парализована. Момент паралича наступил, когда я чистила зубы, слушала Национальное общественное радио (NPR) и услышала, как один человек (которого я люблю и которым восхищаюсь) сказал, что одним из выступлений, которое всем особенно не терпится обсудить, будет… мое.
Никакого давления. Совершенно никакого.
Как я теперь понимаю, эти речи записывают, транслируют, загружают, «твитуют» и препарируют, и у NPR есть ЦЕЛЫЙ сайт, посвященный исключительно их препарированию.
Люди ведь не падают в обморок, произнося эти речи, верно? Такого не случается?
Вы видите, что я здесь написала?
Я написала, что не написала ни слова из этой речи.
И это правда. Меньше чем за две недели до дня Икс.
Я не написала ни слова.
НИ ЕДИНОГО СЛОВЕЧКА.
Я брожу вокруг да около и чувствую, как раскаленный добела ужас выжигает из моего мозга всю креативность. Пожары провала вспыхивают вокруг, сжигая любые идеи, которые у меня появляются.
В моем воображении творится писательский апокалипсис.
Я лежу на полу в своем кабинете. Пью красное вино. Ем попкорн. Обнимаю детей. Готовлюсь к концу света.
Каждое рабочее письмо, которое я пишу в эти десять дней перед выступлением, говорит, в сущности, одно и то же: «Почему вы спрашиваете меня о том, о чем спрашиваете? Неужто вы не знаете, что я умру от унижения и страха, произнося эту речь? Оставьте мне время попрощаться с родными!»
Я становлюсь бестолковой. Иррациональной. Я перестаю разговаривать вслух. Вместо слов издаю звуки.
– Грммф, – говорю я своей помощнице Эбби, когда она спрашивает, собираюсь ли я на какую-то встречу.