Год маркетолога

Симонов Игорь Львович

– Не позвонил – значит, не скучал?

– Нет, скучал, – я немножко соврал, чтобы ответ мой не прозвучал совсем уже жестко. – Просто ты написала, чтобы я позвонил только в том случае, если очень сильно буду скучать, а я просто скучал. – Я никогда не думал, что смогу сказать Ирине что-нибудь подобное. Я вообще не думал, что способен сказать женщине что-либо подобное. По-видимому, она тоже не думала и не подготовилась к такому сценарию, но не в ее характере было размениваться на мелочи.

– Скажи, только честно, ты отдыхал один?

– Да, – честно ответил я, – один.

–

И с той модельной историей все покончено?

– Да, – сказал я, чуть было не добавив «к сожалению».

– И ты не пытался с ней связаться?

– Нет.

– Ты хочешь меня увидеть?

– Да, – сказал я, потому что не научился еще отвечать «нет» на так прямо поставленный вопрос. А еще потому, что действительно хотел ее видеть. Мне нужно было ее увидеть, чтобы понять: того же самого человека я вижу или нет.

– Когда?

– Когда сможешь.

– Давай завтра.

– Давай.

– Я могу прийти?

– Конечно, это же твой дом.

– Хотелось бы так думать. – Ну конечно, последнее слово должно остаться за ней.

Выходя из офиса, я увидел Андрея, который садился в машину.

– Ты помнишь, – он опустил боковое стекло, – перед твоим отпуском я сказал, что нам нужно поговорить?

– Конечно.

– Найди время.

– У меня есть время.

– Хорошо, тогда Женя тебе позвонит.

Я не видел Ирину почти три недели. Что-то произошло за это время: оболочка осталась такой же безукоризненной, но в содержимое явно что-то подмешали. Или оно всегда там присутствовало, и просто прохудились перегородки, и накопившаяся дрянь стала выплескиваться наружу так. Даже взгляд изменился. Казавшаяся когда-то просто остроумной история про Дориана Грея и его портрет вдруг ожила. Люди перестали думать о том, чтобы лучше быть, – они захотели лучше выглядеть. Следовательно, если предположить, что история с портретом была пророческой, то внутри процессы происходили нешуточные, раз снаружи все так разом похорошели и помолодели.

В этот день Ирина пришла миловать.

– Что случилось с нами? – спросила Ирина, и при звуке ее голоса, переливающегося такими знакомыми интонациями, сердце учащенно забилось.

Закрыв дверь, она остановилась в прихожей и осталась так стоять, ожидая от меня первого шага. Если я еще не был уверен, что соскучился по Ирине, то по ее красивому, сильному, умелому телу я соскучился сильно. На ней длительный период воздержания, не знаю, правда, насколько длительный, сказался благотворным образом – больше часа мы успешно воспроизводили сокращенный курс плотских утех, столько времени доставлявших нам обоим столько наслаждения.

Так что сексуальная часть воссоединения прошла на пятерку. Чего нельзя было сказать обо всем остальном.

– Что случилось с нами? – повторила Ирина еще раз, лежа рядом со мной и держа меня за руку. И это прозвучало так неожиданно фальшиво, будто, репетируя с кем-то незнакомый текст, она забыла, какими интонациями он должен сопровождаться. – Ты слушаешь меня, Костя? Что случилось с нами? Как мы могли дойти до такого?

– Не знаю, – сказал я, хотя мог бы сказать многое, например, что я никуда не доходил или что меня начинают

раздражать ее тупые разводки. Но я просто сказал «не знаю».

– Я поняла, что хочу быть с тобой, хочу вернуться к тебе, хочу, чтобы мы все забыли и все было как раньше. – Конечно, не дождавшись от меня ответа на вопрос, что делать, она решила предложить свою программу.

Я смотрел, как она лежит с закрытыми глазами, одной рукой касаясь моей руки, а другой лаская свою грудь, и уже почти без удивления думал о том, что, кроме секса и совместных воспоминаний, нас ничего больше не объединяет, и глаза ее закрыты потому, что трудно было бы наговаривать весь этот сериальный текст, видя перед собой недоверчивого зрителя.

– Как дела на работе?

– Нормально.

– Как твой любимый начальник?

– Тоже нормально. – Ну, спроси еще что-нибудь…

– Я хочу остаться, можно?

– Конечно, почему ты спрашиваешь?

– Не знаю, ты какой-то странный.

– Ну да, все немного странно…

– Надо умыться.

И еще какие-то слова, и с каждым словом все труднее было доиграть роль до конца. Мы по очереди приняли душ, и, когда снова легли в постель, я спросил: «Ты не против, если я почитаю перед сном», – и она ответила после паузы: «Нет, я так люблю смотреть, как ты читаешь». Я не выдержал и, потянувшись уже за книгой, повернулся и посмотрел на нее – глаза были закрыты и губы плотно сжаты. Мгновение я колебался, поцеловать ее или нет, и вместо поцелуя завершил свое движение и раскрыл толстый том. Все было кончено. Ирина не хотела больше играть. Она молча встала и вышла в гардеробную. Я остался в постели. Минуты через три шагов и резких движений входная дверь с силой захлопнулась. Примерно через месяц Ирина написала, что хочет забрать оставшиеся вещи, и спрашивала, когда меня не будет дома. Но это было через месяц, уже в другой жизни.

Ирина навестила меня в пятницу вечером, вероятно, в предположении, что совместный week-end выделит достаточно материала для смазки треснувшей конструкции. А еще раньше мне позвонила Женя, помощница Андрея, и назначила встречу на вторник.

Для нашей встречи Андрей выбрал ресторан, о котором я никогда не слышал. Подозреваю, он хотел найти место, где его никто не знает.

– Рад тебя видеть, – сказал он, – присаживайся, я вот меню смотрю, не знаю, как здесь кормят. Но это сегодня не главное, – он выглядел слегка усталым и очень собранным. «Хорошо, – подумал я. – Что еда не главное, можно было догадаться. Давай переходить к главному».

– Я тебе должен сказать несколько очень важных вещей, три очень важные вещи. Вторая будет самой длинной и самой важной. Давай, может, выпить чего-нибудь закажем?

– Давай.

– Итак, сообщение номер один. Сегодня я подписал контракт на новом месте работы. Я выхожу с января, ты единственный человек, кроме моих новых работодателей, кто об этом знает, и я хочу, чтобы еще месяц примерно, пока я все официально не объявлю, никто больше об этом не знал.

– Хорошо, – сказал я, – поздравляю. Надеюсь, это то, что ты хотел. Ты мог бы мне и не говорить, сказал бы через месяц, ничего бы не изменилось.