Год - тринадцать месяцев (сборник)
Шрифт:
Чтобы чем-то занять себя, Алексей Петрович вытащил из колодца ведро воды и вылил в кадку. Но еще два-три ведра — и кадка была полна. Взялся подметать двор, но поднял облако пыли, так что пришлось метлу поставить на место.
Вот ведь дело какое: совершенно отвык от деревенской жизни! А кажется, так просто — подмести двор, нарубить дров… Вообще со стороны смотреть, так самой простой работой кажется работа крестьянская: пахать, боронить, сеять, пасти скотину, забить барана… Не потому ли столько у нас «специалистов» сельского хозяйства? Деревенского жителя все учат жить, учат строить дома, учат выращивать хлеб, разводить скотину, и чем поверхностнее такой учитель, чем примитивней его сознание, тем больше пафоса в его назиданиях. А если разобраться, то
Тут ворота отворились, и во дворе появился Володя, младший сын Урик и Афанасия, «последыш», как о нем говорили в шутку. Он отворил ворота и, сделав вид, что не заметил дяди, взял под уздцы и ввел во двор стоявшую на дороге пару лошадей, запряженную в рыдван с высокими грядками. Раньше такие сноповозки были в каждой бригаде, и с тока, где молотили, Алексей не раз развозил мякину по дворам. Да, точно в таком вот рыдване и возил! С тех пор он и не видал их, а он вот — существует! И Володя приехал на нем, не кто иной, а Володя, самый младший из племянников! Обычно мякину давали на трудодни, и вот Алексею поручалось развозить ее прямо с тока. А лошади были, помнится, гнедые, только у одной грива лежала ровно на правую сторону, а у второй как-то странно распределялась туда и сюда…
— Тпру-у! Стоять! — наконец скомандовал он этаким баском. И все еще не хотел замечать дядю, стоявшего у вяза и с улыбкой наблюдавшего за ним.
Но вот уже делать было нечего: мерин смирно стоял, и Володя, остановившись посреди двора, взглянул на дядю со вспыхнувшим от смущения лицом.
— Салам, Володя, — сказал Алексей Петрович, подходя и обнимая племянника. — Как ты вымахал!..
— С приездом, дядя Леша, — промолвил Володя ломающимся баском.
— Да, вот приехал и брожу по двору, не знаю, что делать!
— Вы отдыхайте, — посоветовал Володя.
— Отдыхать хорошо в каком-нибудь деле. Вот ты же работаешь, и какой это прекрасный отдых! Мякину, верно, развозишь по дворам?
— Нет, мякину возим к ферме, потом ее запаривают скотине.
— Вот как! — удивился Алексей Петрович.
— Да, — сказал Володя. — А другой раз мякину добавляют в силос.
— Где же ты сейчас работал? На току?
Володя опять улыбнулся своей снисходительной улыбкой — дядя Леша не знал таких простых вещей! Ведь тока как такового сейчас в колхозе нет, в поле работают комбайны, они ссыпают зерно в машины, машины увозят зерно в сушилку или на механизированный ток «Петкус», где работает всего только один человек!
А лошадям там нечего и делать. На лошадях они, такие же ребята-десятиклассники, как и Володя, собирают в поле солому, ту, что остается после уборки. Но много ли ее соберешь после того, как ее уберет волокушами механизированное звено! — вот и собираешь по соломине целый день…
— Что же, кормов, может, не хватает в колхозе?
— Это у нас-то не хватает! — Володя искренне засмеялся. — К нам весной почти весь район приезжает за сеном да за соломой! У нас Сетнер Осипович на это дело жадный, — добавил он с достоинством. — Еще будем скоро листья возить из лесу.
— О, листья и мне довелось повозить! — сказал Алексей Петрович. — Коровы ранней осенью хорошо лист ели, да и на подстилку шел лист.
— На подстилку и мы возим, но наша корова не ест, избалована.
И словно бы считая этот праздный разговор исчерпанным, замолчал и начал выпрягать лошадей. Делал он это ловко, споро, так что сунувшийся было помогать Алексей Петрович только мешал Володе. Даже смотать вожжи и то не сумел правильно. Володя следил за его движениями с удивлением, но молчал, как будто боялся оскорбить дядю своей подсказкой. Потом он легко вскочил на одну из лошадей, а другую дернул
13
Попарились в жаркой бане на славу!..
Афанасий Иванович, сняв свой аппарат, опять стал почти глухим, как будто только-только вернулся с фронта, и так же, как и тридцать лет назад, начал страшно материться, выражая этим весь свой восторг.
И хлестал он себя не чем иным, а крапивным веником, и из бани вылез весь красный, как перекаленный кирпич.
С непривычки напарился и Алексей Петрович, так что когда шел по саду, то деревья слегка покачивались, а дорожка так и норовила выскользнуть из-под ног. Сестра вышла навстречу, подала полотенце. А тут Володя бегом со двора, жуя на бегу, — торопится.
— Учти, я тебе каждый день белье менять не буду, сам будешь стирать!..
А он только смеется.
— Куда он? — спросил вяло Алексей Петрович.
— Выдумали какую-то игру — хутбол, — пожаловалась сестра. — Что за игра? Хуже комбайнера приходит после такой игры…
Алексей Петрович с нежностью обнял сестру за плечи. Она и счастлива опять, забыла про все огорчения, которые доставляет ей младший сын своей игрой в «хутбол». Просит брата, как мать:
— Ты, Олеша, приляг, отдохни, а мы в баню сходим с Лидой.
— С Лидой? — удивляется Алексей Петрович.
А это, оказывается, жена Димы. Вот и она сама — короткая стрижка, смазливенькое личико, брючки…
— Здравствуйте, Лида.
— О, Алексей Петрович!.. — протягивает руку, ладошка узкая, слабая, холодная. — С легким паром!..
Она тоже учительница, как и Дима, но Алексей Петрович почему-то с трудом соединяет Лиду с ее профессией учительницы. Ему, пожилому человеку, все еще кажется, что учительница — это что-то серьезное, ответственное, требующее ума, сердечной доброты и солидного житейского опыта, а здесь — где все это? Подобных красоток у него на заводе по всем отделам великое множество, и главное, все у них как будто наштамповано на одном прессе — и лица, и прически, и эти бюстики, и эти задики, и штаны, и словечки, и даже ужимки, и, как подозревает Алексей Петрович, все житейские устремления, которые сводятся к одному — поудобнее устроиться в жизни. Может быть, он и не прав в своих подозрениях, но уж больно легкомыслен этот стандарт. И вот сейчас, когда он пожимал руку Лиде и взглянул в ее круглые раскрашенные глаза, то ничего в них не увидел, кроме игривого желания понравиться. Наверное, это желание понравиться мужчине тоже было стандартным, как прическа и брюки, потому что, если разобраться, зачем же Лиде это нужно — понравиться ему, дяде Леше?
— Где же ты сегодня пропадала? — спросил он, — В школе?
— Да какая тут школа! — вмешалась сестра. — В город ездила прическу делать да вон еще сумку привезла всякого!..
— Мама!.. — с шутливым укором сказала Лида. — «У меня и другие дела были!..
— Ну ладно, ладно, пойдем давай в баню, забирай Петьку, я уже для него все приготовила. А ты, Олеша, приляг, отдохни пока. В бане попаришься — устанешь, как на пахоте.
В спальне была приготовлена для него и постель у окна: высокая мягкая кровать, громадная подушка в расшитой по углам наволочке, белоснежные простыни, — вот как постаралась сестра для брата. И когда он стоял перед этой приготовленной для него постелью, то впервые, может быть, с болезненной остротой в сердце почувствовал, что в мире этом, населенном чужими людьми, у него есть родная душа — сестра. И как это, оказывается, важно, как дорого — родная душа, родная деревня, родина!..