Годен к строевой!
Шрифт:
– Чего стоишь?
– негодовал комбат.
– Капот открывай. Ехать надо, неужели не понимаешь?
Прапорщик вытянулся по стойке «смирно» и не желал сходить со своего места.
– Что с тобой?
– Подполковник глядел на бледного, истекающего холодным потом подчиненного.
Комбат знал, что прапорщик в армии давно и носило его немало по миру. Старые раны дают знать о себе в самый неподходящий момент. А за прапорщиком числилась контузия в Афганистане.
– Тебе
Взгляд Евздрихина прояснился.
– Нет.
Он открывал капот с закрытыми глазами, мечтая только о том, чтобы все прошло гладко. Вряд ли комбат смог бы заметить подмену, но сопоставить возраст машины и движка он мог. Любому водиле видно, что движок не затраханный, а машина-то, слава богу, второй десяток лет добирает.
Теперь мешкать нельзя. Лейтенант, сдерживая себя, не спеша подошел к открытому двигателю. Лично убедился - вот он, голубок. Стоит на частной машине. Номер двигателя именно тот самый.
Мудрецкий набрался наглости и прервал диалог генерала с комбатом.
– Извините, товарищ генерал. Разрешите обратиться к товарищу подполковнику.
– Давай.
Стоящий за спиной генерала адъютант задрал нос кверху, желая показать свое неодобрение молодецкой дерзости.
– Чего?
– промычал комбат.
– Можно вас на минуточку, - лейтенант подошел к капоту, и подполковник невольно последовал за ним.
– Чего?
– талдычил одно и то же Стойлохряков.
Мудрецкий пальцем показал на номер двигателя. На зрение комбат не жаловался. Подбежал Евздрихин.
– Что, что такое?
– Ничего, - на прапорщика комбат даже не взглянул.
– Давайте отойдем, лейтенант, не будем мешать.
– Что за секреты?
– Веретенко выглядел обиженным.
– А, - отмахнулся комбат, - лейтенант интересовался, куда ему дрова в парке складывать.
Мудрецкий шел к грузовику и давил лыбу. Двигатель он нашел. Дальше не его забота. Пусть комбат как хочет, так с прапорщиком и разбирается. Не забыть бы до наряда в столовую приказать солдатам люстру из сортира снять.
Проезжая мимо грузовика, Стойлохряков высунулся в окошко и с заднего сиденья - на переднем, понятно, генерал, - отдал распоряжение:
– Лейтенант, чтобы сосна через полчаса была в парке.
– Есть, - вяло ответил Мудрецкий.
На самом деле работы тут на пять минут. Сейчас они свистнут Леху. Он выйдет из кустов. Все сучья порубит, ствол на три части раздолбает, в машину погрузит, и они поедут следом за комбатом и инспектором. А там скинуть дерево мотострелки помогут.
Фрол встал на огромный ствол и, сложив ладони, крикнул в сторону начинающих буйно развиваться зарослей.
– Ле-е-еха-а-а!!!
Тишина.
– Ле-е-еха-а-а!!!
Лейтенант занервничал. Резинкин стоял и вяло долбил сапогом сосну.
Из лесу никто не выходил.
– Нечего стоять, - упавшим голосом подытожил взводный.
– Ушел он обратно в казарму. Резинкин, начинай рубить.
– Нет, товарищ лейтенант! Он не мог!
– воскликнул Валетов.
– Почему?
– Я ему ничего не говорил об этом. Я его вон за тем деревом оставил, разрешите посмотреть.
– Иди.
– Может, волоком дотащим. Сейчас подцепим как-нибудь. Трос у меня в кузове есть, - герою суток Резинкину даже лень было уста открывать, чтобы озвучить простенькую идейку. Он так это небрежно брякнул. Прямо между прочим.
Идея Мудрецкому понравилась. Они попробовали вдвоем приподнять толстый конец. Лейтенант с натуги крякнул. Фрол, топая к лесу, обернулся. Двое стоят раком, кряхтят и еле-еле отрывают дубину от земли.
Здоровый лохматый волк скалился и рычал, нависнув над ним, потом неожиданно сложил губы трубочкой и, высунув липкий и длинный змеиный язык, шлепнул его по щеке.
– Вставай!
Это не волк, это Фрол.
– Ума нет. Жопа, поди, вся сырая! На мокрой листве сидеть! Дожди идут через день.
– Чего ты кричишь?
– вяло бубнил Простаков, ощупывая штаны в интересующем Валетова месте. На самом деле влажные.
– Сморило меня.
– Пошли бревно рубить.
– Кто сказал?
Валетов зло посмотрел на детину.
– Я! Тебе мало?
– Чего?
– Нижняя челюсть здоровяка выдвинулась вперед.
– Спокойно, мастодонт. Комбат приказал.
Лейтенант на самом деле решил не рубить дерево. Подцепили по-резинковски. Простакова отправили обратно в казарму спать, а сами повезли дерево в парк.
Леха доковылял до казармы. Хотелось писать, есть, спать и еще кой-кого - того, кого в армии очень мало, в основном по контракту и почти все чьи-то жены.
В первый раз в жизни у него заболела голова. Боль зародилась в висках и вскоре распространилась по всей черепушке. Вряд ли он заболевает, просто легкое недомогание. Ему надо отоспаться как следует, и он будет как новенький.
– Гигант вернулся, - Кикимор встретил Простакова белой маечкой в обтяжку, подчеркивающей хорошо развитую грудную клетку и плечи, новенькими сланцами, свежей утренней улыбкой без верхней левой четверки и легким ударом по ребрам. Агап только хмыкнул, а Баба Варя, мывший казарму, фальшиво и истерично заржал.