Годы решений
Шрифт:
Этой цели посвящена и моя работа, первая часть которой представлена здесь. Я делаю то, что делал всегда: не даю желаемую картину будущего и в еще меньшей мере программу для ее достижения, как это модно у немцев, но излагаю ясную картину фактов, каковы они есть и каковыми будут. Я вижу дальше других. Я вижу не только большие возможности, но и великие опасности, их источник и, быть может, способы их избежать. И если никто не имеет мужества видеть и говорить то, что он видит, тогда это сделаю я. У меня есть право на критику, потому что с ее помощью я постоянно показывал то, что будет происходить, ибо это должно произойти. Начало решающим деяниям положено. Нельзя вернуть ничего из того, что уже стало фактом. Сейчас мы все должны идти в этом направлении, нравится оно нам или нет. Было бы близоруко и трусливо сказать «нет». То, чего не захочет сделать отдельный человек, с ним сделает история.
Но «да» предполагает понимание. Этому должна послужить данная книга. Она должна предостеречь от опасностей. А опасности есть
Эта книга возникла из доклада на тему «Германия в опасности», который я прочитал в 1929 году в Гамбурге, не встретив при этом большого понимания. В ноябре 1932 года я приступил к переработке текста, причем положение Германии оставалось неизменным. К 30 января 1933 года [9] было напечатано 106 страниц. Ничего из этого я не изменил, так как пишу не на месяцы и не для следующего годы, но для будущего. Что истинно, то не может быть отменено каким-либо событием. Я лишь выбрал другое название, чтобы избежать недоразумений: опасность заключается не в, захвате власти национальными силами, опасности возникли уже давно, отчасти после 1918 года, отчасти еще раньше. Они угрожают по-прежнему, так как не могут быть устранены отдельным событием, ведь для их успешного преодоления требуется многолетнее развитие в правильном направлении.
Германия в опасности. Моя тревога за Германию не уменьшилась. Мартовская победа [10] была слишком легкой, чтобы открыть глаза победителям на размеры опасности, ее причины и продолжительность.
Никто не знает, в каких формах, ситуациях и какими личностями будет осуществляться этот переворот, какое внешнее противодействие он вызовет. Всякая революция ухудшает внешнеполитическое положение страны, и для преодоления одного только этого требуются государственные деятели ранга Бисмарка. Быть может, мы уже вплотную подошли ко второй мировой войне с неизвестным разделением сил и непредсказуемыми — военными, экономическими и революционными — средствами и целями. У нас нет времени ограничиваться внутриполитическими проблемами. Мы должны быть «в форме» для любого возможного события. Германия — не остров. Если мы не будем видеть в нашем отношении к миру важнейшую для нас проблему, судьба — и что за судьба! — безжалостно перешагнет через нас.
Германия является решающей страной мира не только ввиду ее расположения на границе с Азией, которая со всемирно-политической точки зрения является сегодня важнейшей частью света, но и ввиду того, что немецкий народ достаточно молод для того, чтобы в себе переживать, формулировать и решать всемирно-исторические проблемы, когда другие народы уже слишком состарились и закостенели, чтобы быть способными на нечто большее, чем защиту. Но и в отношении больших проблем лучший путь к победе — нападение.
Я описал это. Окажет ли оно желаемое воздействие?
Мюнхен, июль 1933 г.
Освальд Шпенглер
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ГОРИЗОНТ
Глава 1
Имеет ли сегодня хоть один человек белой расы представление о том, что происходит вокруг на планете? О размере опасности, которая нависла над всеми белыми народами и угрожает им? Я говорю не об образованной или необразованной толпе наших городов, этих читателях газет, этом стаде животных с избирательными правами, где избиратели и избранники уже давно не отличаются друг от друга по уровню. Речь идет о ведущих слоях белых наций, если таковые еще не совсем уничтожены, о государственных мужах, если таковые еще имеются, о настоящих вождях в политике и экономике, в армии и мысли. Смотрит ли кто-нибудь дальше этих лет, дальше своей части света, своей страны, дальше узкого круга своей деятельности?
Мы живем в трудное время. Наступила величайшая историческая эпоха не только фаустовской культуры Западной Европы с ее чудовищной динамикой, но и всей мировой истории, величественнее и гораздо ужаснее, чем времена Цезаря и Наполеона. Однако как слепы люди, над которыми бушует эта могучая судьба, разбрасывая, возвышая или уничтожая их. Кто из них видит и понимает то, что происходит с ними и вокруг них? Может быть, старый мудрый китаец или индус, погруженный в тысячелетнюю традицию мысли, молча смотрящий вокруг себя? Но как плоско, как узко, как мелко все то, что проявляется в суждениях и делах в Западной Европе и Америке! Кто из жителей Среднего Запада Соединенных Штатов действительно что-то понимает в том, что происходит по другую от Нью-Йорка и Сан-Франциско сторону океана? Какое понятие имеет представитель английского среднего класса о том, что готовится по ту сторону, на континенте, не говоря уже о человеке из французской провинции? Что известно всем им о направлении, в котором движется их собственная судьба? Потому-то и выдвигаются такие смехотворные лозунги, как преодоление экономического кризиса, взаимопонимание между народами, национальная безопасность и самодостаточность, чтобы с помощью prosperity («процветания» англ.) и разоружения «преодолеть» катастрофы, охватившие несколько поколений.
Но
Но Германия не остров. Никакая другая страна, действуя или претерпевая, не связана с судьбой мира в такой степени, как Германия. На это ее обрекает само географическое положение, недостаток естественных границ. В XVIII и XIX веке она была «Центральной Европой», в XX веке она вновь, как и после XIII века, стала страной, граничащей с «Азией», и никто не нуждается в преодолении политической и экономической ограниченности своего мышления так, как немцы. Все, что происходит вдали, отдается в глубине Германии.
Но наше прошлое мстит за эти 700 лет жалкой раздробленности на мелкие провинциальные государства без всякого следа величия, без идей и целей. Этого не восполнить за два поколения. Творение Бисмарка содержало в себе большую ошибку, ибо подрастающее поколение не было подготовлено к обстоятельствам новой формы нашей политической жизни. Их видели, но не понимали, не сумели осознать новые горизонты, проблемы и обязательства. С ними не жили. И средний немец по-прежнему смотрел на судьбу своей большой страны обособленно и ограниченно, то есть плоско, узко, тупо, из своего захолустья. Это местечковое мышление началось с того момента, когда императоры династии Штауфенов [11], с их интересами, простиравшимися за пределы средиземного моря, и Ганза [12], господствовавшая от Шельды до Новгорода, были вытеснены — вследствие недостатка реально-политической поддержки внутри страны — другими, и более основательно организованными державами. С тех пор люди заперлись в своих бесчисленных маленьких отчизнах и местечковых интересах, сопоставляли мировую историю со своим горизонтом и мечтали, голодая и влача жалкое существование, о какой-то заоблачной империи (Reich), что и получило название «немецкого идеализма». К подобному мелкому внутринемецкому мышлению относится почти все, что касается политических идеалов и утопий, взошедших в болотистой почве Веймарского государства, все интернационалистские, коммунистические, пацифистские, ульрамонтанские [13], федералистские и «арийские» фантазии о Sacrum Imperium, государстве Советов или Третьем Рейхе. Все партии полагают и поступают так, как если бы Германия была одна во всем мире. Профсоюзы не смотрят дальше промышленных районов. Колониальная политика была ненавистна им потому, что она не вписывалась в схему классовой борьбы. В своей доктринерской ограниченности они не понимают или не хотят понять то, что экономический империализм 1900-х был как раз предпосылкой существования рабочего, поскольку обеспечивал сбыт продукции и добычу сырья. Это уже давно стало ясно английскому рабочему. Немецкая демократия увлеклась пацифизмом и разоружением за пределами французского влияния. Федералисты хотели бы и без того маленькую страну превратить в связку карликовых государств старого образца, и тем самым дать возможность чуждым силам настраивать их друг против друга. И национал-социалисты надеются справиться без мира и вопреки миру и построить свои воздушные замки, не встретив, по меньшей мере, молчаливого, но очень чувствительного противодействия извне.
Глава 2
К этому прибавляется еще и всеобщий страх перед реальностью. Мы, «бледнолицые», все подвержены ему, хотя очень редко осознаем это, а большинство — никогда. Вот духовная слабость позднего человека высоких культур, отрезанного в своих городах от крестьянства материнской земли, и тем самым от естественного переживания судьбы, времени и смерти. Он стал слишком деятельным, привык к вечному размышлению о вчера и завтра и не переносит того, что видит и должен видеть: неумолимый ход вещей, бессмысленный случай, подлинную историю с ее безжалостными шагами через столетия, в которых отдельный человек со своей ничтожной частной жизнью неизбежно рождается в определенном месте. Это то, что он хотел бы забыть, опровергнуть и оспорить. Он ищет спасения от истории в одиночестве, вымышленных и чуждых миру системах, какой-нибудь вере, самоубийстве. Подобно гротескной птице, страусу, он прячет свою голову в надежды, идеалы и трусливый оптимизм: ситуация такова, но она не должна быть такой, то есть она не такова. Кто поет в лесу ночью, делает это из страха. Сегодня из-за такого же страха трусость городов покрикивает в мир свой мнимый оптимизм. Они больше не способны вынести реальность. На место фактов они помещают желаемую картину будущего (хотя история никогда не интересовалась желаниями людей) — от страны с молочными реками и кисельными берегами у маленьких детей до мира во всем мире и рабочего рая — у больших.