Гоген в Полинезии
Шрифт:
участвовать в веселых играх сверстников, она может предпочесть аборт, и все - кроме
миссионеров и жандармов - будут считать это ее личным делом. Видимо, Теха’амана
избрала второе, потому что она так и не родила.
В начале ноября Гоген, как он и рассчитывал, получил ответ на свое заявление о
бесплатном проезде домой, которое направил в Академию художеств четыре с половиной
месяца назад. Но ответ был предварительный, потому что директор академии, верный
установленной
пришла почтовая шхуна, письменно пригласил Гогена прибыть в правительственную
контору в Папеэте. Одновременно произошло чудо, которого Гоген ждал шестнадцать
долгих месяцев. Он получил из Парижа немного денег за проданную картину. Но отправил
деньги не Морис и не кто-либо из двух торговцев картинами, представлявших Гогена, а
Даниель де Монфред. С помощью Аристида Майоля он уговорил богатого английского
коллекционера Арчибальда Эспола взять за триста франков картину бретонского цикла. На
эти деньги можно было совершить краткую экскурсию на Маркизские острова. Однако,
поразмыслив, Гоген решил отказаться от этого плана и, не откладывая, возвращаться во
Францию тем же путем, каким прибыл на Таити. Судно должно было выйти из Папеэте в
январе 1893 года.
Изменить свои планы его вынудило прежде всего плохое здоровье. «Я вдруг очень
сильно состарился», - с тревогой писал он своему другу Даниелю. Да и сердце опять
забарахлило. Хорошо еще, что сильное сердцебиение не влекло за собой кровоизлияния,
как было годом раньше. Сам Гоген винил во всем «безвкусную и скверную» туземную
пищу, которую он ел с тех пор, как Теха’амана взялась вести хозяйство. Он был не первым
и не последним французом, слепо верящим, что французская кухня не только
гастрономически, но и терапевтически превосходит все остальные, и страшно страдал на
Таити без бифштекса и жареного картофеля. Правда, ни он, ни кто-либо еще не мог
удовлетворительно объяснить, почему же таитяне, когда европейцы открыли остров, были
такими крепкими и здоровыми и обладали безупречными зубами, хотя ели
преимущественно корнеплоды, фрукты, овощи и рыбу, а стоило им перейти на
цивилизованную пищу, как они начали болеть и терять зубы. Вспомним также, что Гоген
целый год поневоле потреблял очень мало водки, вина, табака и кофе, да к тому же много
времени проводил на воздухе. Казалось бы, здоровье его должно было улучшиться, а не
ухудшиться. И если дело обстояло как раз наоборот, причина может быть только одна: ни
горчичники, ни банки, которыми его лечили в Папеэте год назад, не смогли избавить его
поселившихся в крови бацилл.
Уверовав в свой диагноз, Гоген, вместо того чтобы на прибывшие так кстати деньги
посетить Маркизские острова, закупил побольше консервов и прочей цивилизованной
пищи; не менее важным был рулон мешковины из кокосового волокна лучшего качества
для картин, которые он давно задумал. До отъезда во Францию оставалось еще два месяца,
и он всецело сосредоточился на живописи и к губернатору отправился только в начале
декабря. А тот, вместо того чтобы незамедлительно вручить ему бесплатный билет и с
кислой улыбкой пожелать счастливого пути, принялся что-то долго и нудно объяснять.
Мало-помалу до бедняги Гогена дошло, что он заблуждался. Министерство колоний в
самом деле, как и было ему сообщено месяц назад, просило губернатора устроить Гогену
бесплатный проезд. Но, заявил Лакаскад, просьба - не распоряжение. Поэтому все
зависело от наличия средств. Он основательно изучил вопрос и, к сожалению, убедился,
что колония никак не может изыскать средства, чтобы оплатить дорогу мсье Гогену.
Гоген не знал, что руководителем Академии художеств в Париже уже давно назначен
человек, относящийся к его живописи еще холоднее, чем прежний директор. Не желая без
толку расходовать государственные ассигнования, он решил снять с себя ответственность
за беспокойного подопечного и переслал ходатайство Гогена в министерство колоний. Там
поступили точно так же. Другими словами, ходатайство отправили на Таити97. Вообще-то
губернатор при желании вполне мог наскрести столь незначительную сумму. Но Лакаскад
был отнюдь не благожелателен к Гогену, ведь тот после их стычки зло высмеял
губернатора в карикатурах, получивших широкую известность в Папеэте (илл. 26).
Пришлось Гогену переломить себя, подавить свой бессильный гнев и кротко просить
губернатора, чтобы тот послал ходатайство в обратный путь по бюрократическим каналам:
авось, второй раз директор Академии художеств смилуется.
Гоген мог утешиться лишь тем, что большинство французских поселенцев не меньше
его ненавидели губернатора Лакаскада и охотно слушали излияния негодующего
живописца. Такой поворот в общественном мнении был вызван изданным несколько
месяцев назад декретом, по которому все импортные товары облагались пошлиной.
Справедливо ли, нет ли, поселенцы считали это выдумкой самого Лакаскада. Он
мотивировал эту меру тем, что на Таити нет ни подоходного, ни имущественного налога, а