Гоген в Полинезии
Шрифт:
Даниеля де Монфреда 575 франков и ему на весьма льготных условиях продлили заем.
Вообще оказалось, что он зря так маялся: как владелец участка стоимостью в три-четыре
тысячи франков, Гоген по правилам Земледельческой кассы мог превратить свой годичный
десятипроцентный заем в ипотечную ссуду из шести процентов годовых, сроком на шесть
лет179.
Ежедневно ездить на работу в Папеэте - тринадцать километров по скверной дороге -
было, конечно, слишком
и прочие предметы первой необходимости, запер свою виллу-мастерскую и переехал в
западное предместье столицы, Пао-фаи, в двухкомнатный домик с верандой, который ему
очень дешево сдал один из его новых коллег, Виктор Лекерр. Предупредительность
Лекерра объяснялась тем, что его девушка, Тераиехоа из Матаиеа, была лучшей подругой
Теха’аманы180. С разных сторон, но не дальше ста метров, Гогена окружали не только
старые друзья - семейства Дролле и Сюха, - но и новые знакомые, обитатели маленького
поселка мадам Шар-бонье. Больница тоже была под рукой; очень кстати, потому что
теперь он мог основательно лечиться как амбулаторный больной. Гораздо дальше,
километр с лишним, было до места службы, ибо Управление общественных работ
находилось тогда на самом конце Фаре Уте, узкого мыса в восточной части лагуны (теперь
оно размещается в центре города, рядом с больницей). Но это не играло особенной роли,
ведь у Гогена была своя коляска. Он мог добираться и другим способом, которым часто
пользовался, так как это был единственный посильный для него моцион: на легкой лодке
через лагуну, обычно вместе с Виктором Лекерром.
Как и думал Гоген, работа оказалась убийственно нудной. У нас есть очень
авторитетное описание того, как работалось правительственному чиновнику в середине
девяностых годов, за полвека до того, как в Папеэте появились первые установки
кондиционирования. Автор этой зарисовки - сам Жюль Аго-стини: «День начинается рано,
в четыре часа утра горожане идут за продуктами на рынок около ратуши... Магазины и
учреждения открываются между шестью и семью утра. Первым делом служащие
выспрашивают друг друга о последних сплетнях и обмениваются множеством похабных
историй, которые принес с рынка слуга, приятель или служанка. Истории помогают
коротать время; правда, иногда от этого страдает работа...
Часам к десяти, когда солнце приближается к зениту и в деревянных строениях
становится невыносимо жарко, беседа идет все более вяло, потом и вовсе прекращается.
Но тут наступает время начальству и служащим покинуть свои конторы, магазины и
пакгаузы и идти в город. Одни заходят в клуб, другие
перекусить в кругу семьи.
В полдень магазины снова принимают покупателей, часом позже открываются
конторы. Но работать теперь еще тягостнее, чем утром, потому что стало еще жарче, и
зной вкупе с процессом пищеварения скорее побуждает служащих предаться сиесте, чем
отмерять ткани или заниматься какой-то бумагой, которая вполне может подождать, даже
лучше, если она полежит. Наконец, в пять бьет час избавления. Не мешкая ни минуты, все
– управляющие и служащие, начальники и подчиненные - срываются с места с такой
поспешностью, словно их после долгого заточения выпустили из тюрьмы. Что значит
невыносимо долгий и напряженный трудовой день!
Каждый ищет себе развлечение по вкусу. Для многих это означает прогулку до Фаа
или Фаутауа, где можно встретить всевозможные экипажи, веселых и крепких всадников и
очаровательных велосипедисток, которые либо, не торопясь, работают педалями, либо
мчатся очертя голову. Для других это партия в карты или домино, причем перед игрой или
во время оной, как положено, выпивается аперитив. Самые тертые калачи, не задумываясь
о завтрашнем дне, выкуривают трубку опиума. Около часа занимает ужин, после чего
опять идут в клуб или, позевывая, бродят по почти опустевшим улицам»181
Сам Гоген без особой горечи называл свое новое существование «оглупляющим», а
работу «мало интеллектуальной». Помимо присутствия в конторе, где он
преимущественно снимал копии с чертежей и планов, ему вменялось в обязанность
инспектировать дороги, что было еще скучнее и утомительнее. Характер его службы
несколько изменился после того, как сердитый сержант артиллерии, исполнявший
обязанности начальника Управления общественных работ, потерял надежду привить
своим подчиненным понятие о воинской дисциплине и первого мая 1898 года вернулся в
казарму. После него место начальника, тоже временно, занял техник очень скромного
Управления коммунального хозяйства Папеэте, Жюль Оффрэ, обладавший прямо
противоположным недостатком: он был слишком уступчив и мягок. Зато Оффрэ
разбирался в технике и был неплохим художником-любителем, в молодости даже учился в
Академии художеств в Париже, да только не оправдались его надежды стать великим
живописцем. Впрочем, и он не нашел лучшего применения талантам Гогена. К тому же, по
его понятием, Гоген вообще не обладал талантом, ведь мерилом художника Оффрэ было
высокое академическое искусство, которое он смолоду сделал своим идеалом.