Гоголь и Италия
Шрифт:
Чтоб ничего не рушило его,
Достоин был владельца своего.
Чтобы по всем сиденьям в каждом зале
Душистые цветы вы разбросали,
И пусть со всех девизов и щитов
Вовек глядит величие гербов!
Вы, феи луга, выступайте в пляске,
Подобной чину ордена Подвязки,
И лозунг ордена отметьте вы,
Чтобы выделялся изо всей травы.
И «Honny soit qui mal y pense»[70] вы сами
По лугу метьте пестрыми цветами,
Как тот узор – сапфир и самоцвет, —
Что под
Ведь буквы фей – садов прелестный цвет.
В путь, феи, но до часу нам свобода,
Так не забудем же мы хоровода,
Что по ночам ведем мы дуба вкруг.
Эванс.
Ну, руку в руку, становитесь в круг,
И светлячки наш путь пусть освещают,
Пока наш строй в круг дуба поспешает.
Но – стойте. Чую: человек меж нас.
Фальстаф.
Защити меня, небо, от этого валлийского духа, не то он превратит меня в кусок сыра.
Пистоль.
Червь, проклят ты уж в час рожденья!
Царица фей.
Пусть пальцы тронет пламень испытанья.
Он чист? Огонь не причинит страданья
И отвратится. Если ж вспыхнет он —
Здесь дух распутный в тело облечен.
Пистоль.
Так испытанье!
Эванс.
Как он? Загорится? Они жгут его свечами.
Фальстаф.
Ай, ай, ай!
Царица фей.
Нечистый дух в плоти его таится!
Пусть хоровод свой феи закружат
И пусть, кружась, его исщиплют в лад.
Песня
Срам мечте твоей дурной!
О, как блуд позорен твой!
Блуд – нечистое пыланье,
Он – дитя дурных желаний,
Вскормлен сердцем, чьи мечтанья
О небес очарованье.
Феи, в пляске круговой
Исщиплите: он – дурной.
Щиплите, кружите и жгите все метче.
Пока не погаснут и звезды, и свечи.
Во время этой песни феи щиплют Фальстафа. Каюс выходит с одной стороны и уводит фею в зеленом платье, Слендер – с другой и уводит фею в белом; затем Фэнтон похищает Анну Пэйдж. За сценой слышится шум охоты. Все феи разбегаются. Фальстаф сбрасывает свои рога и подымается. Входят Пэйдж, Форд, миссис Пэйдж и миссис Форд.
Пэйдж.
Нет, стой! На этот раз подстерегли.
Вам нужен облик Херна для успеха?
Миссис Пэйдж.
Не стоит шутку больше продолжать.
Как виндзорские кумушки, сэр Джон?
Рога ты видишь, муж? А это бремя
Для леса – не для города пристало.
Форд. Ну, сэр, кто теперь рогоносец? Мистер Брук, Фальстаф – негодяй, рогатый негодяй. Вот его рога, мистер Брук. Мистер Брук, из всего, что принадлежит Форду, он воспользовался только его корзиной для грязного белья, дубинкой да двадцатью фунтами денег, которые следует уплатить мистеру Бруку. В обеспечение захвачены его лошади, мистер Брук.
Миссис Форд. Нам не везло, сэр Джон: мы никак не могли сойтись. В любовники я вас больше не возьму, но моим оленем вы останетесь.
Фальстаф.
Форд. Да. И, сверх того, – вола. Оба доказательства – налицо.
Фальстаф. И это были не феи? Три или четыре раза мне самому приходило в голову, что это – не феи, но сознание вины, внезапное ослабление всех умственных способностей заставили меня принять грубый обман за чистую правду и, наперекор всякому здравому смыслу, я поверил, что это – феи. Вот в какого олуха превращается ум, когда его направишь в дурную сторону.
Эванс. Сэр Джон Фальстаф, служите Богу, отрекитесь от дурных помыслов – и тогда феи не будут щипать вас.
Форд. Отлично сказано, эльф Хьюго.
Эванс. А вас я прошу отречься от ревности.
Форд. Я до тех пор не буду ни в чем подозревать жену, покуда ты не начнешь ухаживать за ней на чистом английском языке.
Фальстаф. Разве я выложил свой мозг для просушки на солнце, и в нем не осталось ничего, чтобы уберечь меня от такого грубого обмана? Неужели валлийский козел мог одурачить меня? Неужели меня нарядят в дурацкий колпак? Теперь мне остается только подавиться куском жареного сыра.
Эванс. Сыр не идет к жиру, а ваше брюхо – один жир.
Фальстаф. Сыр и жир! И я дожил до того, что надо мной издевается человек с такими скверными остротами! Этого достаточно, чтоб погубить во всем государстве распутство и страсть к ночным похождениям.
Миссис Пэйдж. Неужели, сэр Джон, вы могли подумать, что если бы даже мы из нашего сердца вытолкали в шею добродетель и, без всякого зазрения совести, отдали себя аду, то дьявол заставил бы нас плениться вами?
Форд. Требухой? Тюком льна?
Миссис Пэйдж. Тушей?
Пэйдж. Старым, холодным, истертым и невыносимо вонючим?
Форд. И злоязычным, как сам сатана?
Пэйдж. И нищим, как Иов?
Форд. И сварливым, как его жена?
Эванс. И преданным блуду, и харчевням, и хересу, и прочим винам, и меду, и пьянству, и ругательству, и мошенничествам, и праздношатанию, и всему иному прочему?
Фальстаф. Продолжайте: я ваша мишень, перевес на вашей стороне. Я разбит, я не способен отвечать даже валлийскому войлоку. Само невежество попирает меня ногами. Делайте со мной, что хотите.
Форд. А мы сделаем, сэр, вот что: сведем вас в Виндзор к некоему мистеру Бруку, у которого вы выманили деньги и пообещали сосводничать его. Из всех мучений, какие вы вынесли, самым горьким, наверное, будет возвратить эти деньги.
Пэйдж. Не горюй, однако, рыцарь, сегодня вечером я угощу тебя ужином. Ты посмеешься над моей женой, которая теперь смеется над тобой: скажешь ей, что на ее дочери женился мистер Слендер.
Миссис Пэйдж (в сторону). Некоторые доктора сомневаются в этом. Если Анна Пэйдж – моя дочь, то в настоящую минуту она – жена доктора Каюса.