Гоголь и Италия
Шрифт:
Форд. И я не сомневаюсь в верности своей жены, но вовсе не хочу сводить их. Мужья иногда чересчур доверчивы. Я ничего не хочу принимать на себя. На этом я не успокоюсь.
Пэйдж. Вот идет хозяин «Подвязки». Как он дерет горло! Уж коли он так весел, значит, у него или хмель в голове, или деньги в кошельке.
Входит хозяин таверны.
Как поживаете, милейший?
Хозяин. А ты как? (Кричит куда-то за сцену.) Ты ведь – джентльмен, cabaliero[44] судья! Где же ты?
Шеллоу (входит запыхавшись). Иду, хозяин, иду. Двадцать раз здравствуйте, добрейший
Хозяин. Скажи ему, cabaliero судья, скажи ему, забияка, в чем дело.
Шеллоу. Приветствую вас, сэр Пэйдж. Идемте с нами. Нас ждет сегодня веселое развлечение: поединок между сэром Хьюго,
Форд. На одно слово, добрейший хозяин «Подвязки».
Хозяин. Что скажешь, забияка?
Отходят и тихо беседуют.
Шеллоу (Пэйджу). Идемте посмотрим. Наш веселый хозяин будет им секундантом. Он уже назначил им место встречи, правда, в разных местах. Знаете, пастор – не любитель шуток. Вот послушайте, в чем будет наша потеха.
Отходят в сторону и тихо разговаривают.
Хозяин (Форду). Уж не собираешься ли ты пощипать моего толстого постояльца, благородного рыцаря?
Форд. Ну что ты! Никогда! Я дам тебе кувшин горячего хереса, если ты сведешь меня с ним и скажешь, что мое имя не Форд, а Брук[45]. Это так, для шутки.
Хозяин. Вот тебе моя рука, забияка! Я отворю тебе и вход и выход – хорошо сказано? – и твое имя будет Брук. Мой постоялец тоже не прочь пошутить! Ну что, пошли?
Шеллоу. За вами вслед.
Пэйдж. Говорят, этот француз очень искусен в бое на рапирах.
Шеллоу. Эх, в былое время я и не то мог бы показать вам! Теперь вы разговариваете о расстоянии, и пассах, и стокадах, и невесть о чем. Все дело в храбром сердце, мистер Пэйдж, – вот в чем, вот в чем. Было время, когда палашом я мог разогнать, как крыс, четырех дюжих парней.
Хозяин (нетерпеливо зовет). В дорогу, ребята, в дорогу, в дорогу! Долго нам трепаться?
Пэйдж. И я с вами, хотя с большей охотой присутствовал бы при их перебранке, чем при дуэли.
Пэйдж, Шеллоу и хозяин таверны уходят.
Форд. Пэйдж – доверчивый болван. Он слепо доверяет своей жене; но я не могу так легко изменить свое мнение. Она виделась с ним в доме Пэйджа, а что они там делали – не знаю. Но я допытаюсь правды! Я подберусь к этому Фальстафу и прощупаю, что у него на уме. Если моя жена окажется невинною, труд мой пропадет даром; случится иначе – значит, труд не пропал зря.
Уходит.
Сцена вторая
Комната в таверне «Подвязка». Входят Фальстаф и Пистоль.
Фальстаф. Ни гроша не дам тебе.
Пистоль.
Как устрицу, я мир
Мечом тогда открою.
Фальстаф. Ни гроша. Я позволял вам, сударь, пускать в ход мое имя; я выпросил три отсрочки у моих добрых друзей для вас и вашего собутыльника Нима, а не то глядели бы вы из-за решетки, как пара бабуинов. Я обрек себя на ад за то, что клялся моим друзьям-джентльменам, что вы – хорошие солдаты и славные малые; а когда у миссис Бриджет пропала ручка от веера, я поручился честью, что ручка
Пистоль. А ты что, не был в доле? А пятнадцать пенсов?
Фальстаф. Правильно, негодяй, правильно! А что мне, по-твоему, задаром рисковать душой? Словом, нечего виснуть на мне: я для тебя – не виселица. Проваливай! Карманный ножик да толпа – вот что тебе нужно.[46] Проваливай в свой родовой притон. Негодяй! Не хотел снести письма! Он, видишь ли, дорожит своей честью! Ах ты, бездонная низость! Да ведь даже я едва-едва могу удерживаться в границах своей чести! Я, я, я сам иногда принужден покидать страх Божий и, прикрывая честь необходимостью, вынужден хитрить, изворачиваться, надувать. А ты, негодяй, хочешь спрятать под прикрытием чести свои лохмотья, свои кошачьи повадки, свои кабацкие выражения, свои площадные ругательства!.. И из-за этого отказываешь мне!
Пистоль. Я каюсь. Что еще доступно людям?
Входит Робин.
Робин. Сэр, какая-то женщина хочет говорить с вами.
Фальстаф. Пусть приблизится.
Входит миссис Квикли.
Миссис Квикли. Доброго здоровья вашей милости.
Фальстаф. Доброго здоровья, добрая женщина.
Миссис Квикли. Не совсем так, с позволения вашей милости.
Фальстаф. Ну, значит, девушка.
Миссис Квикли.
Ей-богу, как мать, в тот час,
Когда я родилась.
Фальстаф. Верю такой клятве. Чего ж тебе надо от меня?
Миссис Квикли. Угодно будет вашей милости выслушать от меня два-три слова?
Фальстаф. Хоть две тысячи, моя красавица. А от меня ты получишь аудиенцию.
Миссис Квикли. Есть на свете, сэр, некая миссис Форд… Отойдемте, пожалуйста, немного подальше… А я живу у доктора Каюса.
Фальстаф. Хорошо, дальше. Итак, миссис Форд?
Миссис Квикли. Совершенно верно изволили сказать… Пожалуйста, ваша милость, отойдемте немного подальше.
Фальстаф. Не беспокойся, никто нас не услышит: тут – все мои люди… Что же с ней?
Миссис Квикли. Ах, сэр, она – добрейшее созданье. Господи, господи! Какой вы ветреник, ваша милость! Да простит Бог вам и всем нам – вот моя молитва.
Фальстаф (Миссис Форд). Итак, миссис Форд?
Миссис Квикли. Вот, словом, все дело. Вы до того взбудоражили ее, что просто удивительно. Лучшему из придворных, когда двор приезжал в Виндзор, не удавалось так сильно взбудоражить ее. А ведь тут были и рыцари, и лорды, и джентльмены в собственных каретах. Верите ли: карета – за каретой, письмо – за письмом, подарок – за подарком; пахло так сладко, все мускусом, и шелестело, право, шелком и золотом, и такие галантерейные речи, и вина, и сахар, самые лучшие и сладкие, – ни одна женщина не устоит. И вот, право, даже взгляда от нее не могли добиться. Вот мне самой еще сегодня утром давали двадцать ангелов; но я принимаю ангелов этого рода, как говорится, только за честное дело… А ее, честное слово, не могли склонить даже на то, чтоб она хоть губы обмакнула в бокал самого знатного из них. А тут бывали и графы и, больше того, пенсионеры[47]. Но для нее, верьте слову, – все одно.