ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ
Шрифт:
Подобные сюжеты любили в шестидесятые-семидесятые годы позапрошлого века. «Неравный брак», «Проводы начальника», «Крах банка». Называлось это «жанризм».
И в фамилиях художников этого направления тоже чувствуется «жанризм». Хоть бы имя отвлеченно-романтическое, вроде Брюллова или Кипренского, так нет же - Пукирев, Прянишников, Корзухин.
Уж они бы расписали эту очередь. Получили бы удовольствие от скопления разных оценок и настроений.
И действительно, есть что разглядывать. Один ушел в себя и прислонился
Хорошо бы это видеть на холсте в позолоченной раме, а приходится в реальности.
Сперва показываешь, а потом ожидаешь вердикта. Еще не вынесен приговор, а уже наступаешь: что у меня не так? полгода работал! десять раз предлагали заказы, но хотелось чего-то основательного!
Комиссия и не посмотрит на твои стенания. Не понравится - завернут. Или потребуют таких переделок, что проще написать заново.
Однажды придрались к тому, что голова Ленина на картине Альфреда Рудольфовича вышла слишком крупной. Причем не сама по себе крупная, а в сравнении с другими.
Как ему прикажите поступать? Да и возможно ли уменьшить голову вождя?
Альфред Рудольфович на всякий случай не стал переспрашивать и положился на свое чутье. Оставил Ленина как есть, но решил переписать фон.
Чуть не месяц трудился. Ведь холст назывался не «Ленин и Горький» или «Ленин и Ромен Роллан», а «Ленин выступает на митинге».
Мысленно оденешь каждому в толпе шляпу и сравнишь с кепкой Ильича. А потом сделаешь так, чтобы было не намного больше, но и не особенно меньше.
Если бы надо было предъявлять законченные работы, он бы не расстраивался. Так требуют показывать эскизы.
Когда просят кого-то из бывших студийцев, Эберлинг не возражает. Ребята молодые, рука не набита. Он и сам часто с ними строг.
Ну а ему за что? Еще вчера небрежно тыкал пальцем в холсты учеников, а вот и сам ожидает оценки.
С волнением входит в кабинет. Старается не особенно выглядывать из-за своего полотна.
Не хуже их знает, что требуется. Сам мог бы заседать в выставкоме. Тоже говорил бы с этаким нажимом: будьте добры сделать взгляд помягче, а линию губ потверже.
Самое обидное, что он известный художник. Некоторые считают, что очень известный. Он и сейчас часто слышит такое, что потом неудобно повторить.
Как это восклицала дама на благотворительном балу? «Я согласна дать много, но под одним условием, чтобы меня рисовал Эберлинг».
И сегодня к нему очередь из таких дам. Любые деньги предлагают, но только чтобы его кисть, наблюдательность, способность предъявить одни качества, а другие увести в тень.
И все же Альфред Рудольфович - не романтик, гордо воспаряющий над подробностями, а реалист. Поднимется над обстоятельствами, но до конца
Так и будет лететь и поглядывать вниз. Хоть и неудобная позиция, но, в конечном счете, оправданная.
Буквально на протяжении одного абзаца и оторвется от земли, и проявит осмотрительность.
К примеру, начнет с негодования. Не просто обратится в некую инстанцию, а призовет к ответу.
«… на полученную повестку, касающуюся моей «дальнейшей» работы в ЛЕНИЗо я заявляю, поданный три месяца тому назад эскиз на тему «Перековка людей в СССР» был комиссией отвергнут; на запрос мой дать мотивы отказа не последовало ответа».
Значит ли это, что он разрывал отношения? Совсем нет. Даже рассчитывал на скорое продолжение.
Потому-то ключевая фраза не в одно коленце, а в два. Сначала написал, что согласен поработать, а потом попросил его уважать.
То-то и оно, что сперва согласен. Можно считать, что все остальные его пожелания к этому согласию прилагаются.
«… не отказываюсь работать для ЛЕНИЗо, но только на тех же условиях как я работал везде:
Высказался, а потом отступил. Увидел со стороны и сразу начал переговоры.
«К двадцатилетию Октября я мог бы предложить две начатых работы: Пионерка и 2-е портрет балерины Семеновой, которые я мог бы успеть к сентябрю нынешнего года».
Сколько ему пришлось пережить, пока сочинял это письмо! Взывал к справедливости, предлагал компромисс, просил зайти в мастерскую.
Тут немного притормозил. Все-таки приглашал не знакомых художников, а специальную комиссию.
Пусть не обойдется без хорошего ужина, но это еще ничего не гарантирует. Могут посидеть с удовольствием, а в официальной бумаге выскажутся без обиняков.
Потому написал чуть отстраненно. Словно и не жаждет видеть своих адресатов, а лишь допускает такую возможность.
Вот так, чуть ли не сердито: «Для осмотра этих работ надлежит приехать ко мне в мастерскую».
С этими казенными обращениями одна морока. Бывает не только с фразой намучаешься, а с одним словом. Все никак не выбрать самое подходящее его значение.
Например, «дальнейшее». Одно дело, когда оно в кавычках, а другое без.
Пока «дальнейшее» видится ему в кавычках. Вероятно, когда письмо возымеет действие, то кавычки будут не нужны.
Уж как далек Альфред Рудольфович от изящной словесности, но тут поневоле станешь стилистом.
Сначала написал «на тех же правах», а потом переправил на «условиях». Все же в слове «права» есть что-то допотопное. Какой-то намек на права гражданина и даже на билль о правах.
Эберлинг выбирал не из худшего или лучшего, но из возможного. При этом никогда не исключал прямо противопложного варианта.
Он не только так сочинял разные бумаги, но и писал картины. Начнет портрет одного человека, а когда закончит, на холсте будет другой.