Голд, или Не хуже золота
Шрифт:
— Называйте меня Кузнечик. Ты и в самом деле говоришь, что все намеченное, даже намеченное нами, не сбывается?
— Конечно, — добродушно сказал Сид, пока Голд формулировал научный ответ.
— Не понимаю, почему вокруг нее подняли столько шума, — сказал Либерман. — Она либеральная или консервативная?
— И то, и другое, — сказал Сид.
— Сид, — сказал Голд, — дай все же буду отвечать я.
— Так ведь ты все никак не можешь решиться, малыш, — игриво ответил Сид. — Даже когда он был мальчишкой, я всегда принимал решения за него.
— Вы хотите
— Не, — сказал Сид.
— Сид!
— Он не говорил этого, — продолжал Сид в сатирическом воодушевлении. — Он сказал, что они не сбылись.
— Индустриализация? Рабочее движение? Интеграция? Конституция? Демократия, коммунизм, фашизм? Бесплатное образование? Свободное предпринимательство? — Теперь Либерман обращался только к Сиду. — Вы хотите сказать, что это не сбылось?
— Так, как было намечено, — уточнил Сид.
— Никоим образом?
— Спросите у него, — Сид большим пальцем указал на Голда. — Это он написал.
— Но вы ведь читали ее, да?
— Нет, — сказал Сид. — Вы уж меня не впутывайте.
— Ну, так что? — настаивал Либерман в таком тоне, что не ответить ему было невозможно. — Ты и на самом деле считаешь, что все надежды улучшить что-либо обречены на провал?
— Я не совсем так говорил.
— Он говорил, что они не сбудутся.
— Сид!
— Какая разница?
— Две.
— Две?
— Две большие разницы.
Голд вспомнил про свою неприязнь к Либерману и внезапно почувствовал, что ему доставляет удовольствие то, с какой легкостью его старший брат разговаривает с этим типом. Глаза Помроя смотрели с привычным неистребимым пессимизмом.
— Как дела? — участливо спросил Голд.
— Процветаю, — похоронным тоном признался Помрой, словно сообщил, что у него злокачественная опухоль на сердце.
— Прими мои соболезнования, — сочувственно сказал Голд.
— Наверно, могло быть и хуже.
— Могло быть вообще из рук вон, — сказал Голд. — В один прекрасный день ты мог бы стать президентом этой компании и тянуть лямку до конца своих дней.
— Прикуси язык.
— Где еще ты бы хотел оказаться?
— А лучше откуси его совсем.
— Одно я вам могу сказать с полной уверенностью, — авторитетно заявил Сид, оплатив счет прежде, чем Голд успел возразить. — Любое действие, направленное на социальное улучшение в одном направлении, вызывает равное противодействие в противоположном направлении. Верно, малыш? — От такого заявления Либерман окаменел и, как ни странно, не нашел что сказать. — Давай-ка поедим. Значит, ты едешь в Акапулько, а? — такими словами начал разговор Сид, когда они уселись за столик и Голд заказал еще выпивку.
— Об этом я не хочу говорить, — сразу же ответил Голд, закрывая тему. — Что будем делать со стариком?
— Я последнее время получаю от него огромное удовольствие, — мягко сказал Сид.
— Могу себе представить. Гарриет тоже не хочет, чтобы он здесь оставался.
— Меня больше не очень беспокоит,
— Как ты можешь его любить? — спросил Голд. — Он же просто геморрой. Он подло с тобой обходился. Вы с ним всегда ссорились.
— Подло он со мной никогда не обходился, — почти шепотом возразил Сид. — Мы не ссорились.
— Сид, вы с ним вечно ругались. Однажды он выгнал тебя на целое лето. Ты убежал из дома и добрался до самой Калифорнии.
— Я убежал не поэтому.
— Поэтому, Сид, — настаивал Голд. — Роза и Эстер так говорят, и Ида тоже. Да он и сам любит хвастаться, как он тебя выгнал.
— На самом деле все было не так, — сказал Сид. Он избегал взгляда Голда. — Для меня это была возможность посмотреть страну. А подло он со мной никогда не обходился.
— Сид, ты убежал, — мягко напомнил ему Голд. Ему захотелось прикоснуться к руке брата. — Сколько тебе тогда было?
— Четырнадцать или пятнадцать, может быть, шестнадцать. По-моему, я тогда еще учился в школе.
— Почему ты никогда не рассказываешь об этом? — с удивлением спросил Голд. — Наверно, это было ужасно интересно.
— Да, было. Пожалуй.
— И опасно.
Сид на секунду задумался. — Нет, не думаю, что опасно.
— У тебя ведь не было денег, да?
— У меня было несколько долларов. Тогда на дорогах было много народу. Какое-то время я держался с бродягами, они мне помогали. Владелец ранчо в Аризоне предлагал мне постоянную работу, если бы я захотел остаться. И еще мне предлагал работу фермер в Калифорнии. Я видел Голливуд. Но я был рад, что смог вернуться назад, когда лето кончилось. Я не хотел пропускать школу. — Глаза у Сида были влажны, но он, казалось, не знал, что готов расплакаться. И все время на его мясистом лице светилась какая-то странная, печальная и далекая улыбка, словно он весь ушел в размышления.
— Ты с ним поругался, Сид, — гнул свое Голд. — Поэтому-то ты и уехал. Мама так волновалась.
— Я писал ей два раза в неделю. Посылал ей почтовые открытки. Она знала, что я жив-здоров. А папа всегда был очень добрым и мягким человеком и ни с кем не обходился подло. Ему было очень нелегко. — Глаза Сида снова наполнились слезами. По всему лицу у него расплылась улыбка, и минуту он молчал. — У него на руках были все мы, потом началась Депрессия, потом мама много болела, и он сильно волновался и, наверно, из-за этого бывал подловат.
— Ты ведь сказал, что не был.
— На самом деле это вовсе не подлость. Можно я выпью еще?
— Нет, Сид, лучше не надо, — решил Голд. — Вы все, вероятно, многим пожертвовали ради меня, ты, Роза и Эстер, да?
Сид задумался на мгновение, потом покачал головой.
— Нет, малыш, на самом деле все было не так. Если бы тебя не было, нам бы все равно пришлось бы делать то, что мы делали.
— Все расстраивались, что у тебя не было возможности поступить в колледж, — сказал Голд, пытаясь поймать и не отпускать его взгляд. — Разве тебя это не огорчало?