Голд, или Не хуже золота
Шрифт:
— В апреле следующего года? — воскликнул Голд, и его конвульсивно накренило вперед. — Крап, мне нужны эти деньги сейчас, на поездку в Мексику.
— Я бы тоже не прочь съездить в Мексику, — сказал Уэйнрок. — А еще я бы прикупил себе новую зимнюю одежду. Ты мне не одолжишь еще тысячу на нормальное пальто и костюм?
— Крап, ты и правда обанкротишься?
— У меня нет другого выхода, — сказал Уэйнрок с жалкой ухмылкой, при виде которой сама мысль о том, что он стал объектом беспардонного издевательства со стороны человека, стоящего ниже него, показалась Голду кощунственной, — если ты настаиваешь на том, чтобы
Голд обиделся на такую несправедливость и сказал:
— Я что, твой единственный кредитор?
— Ты единственный, кто на меня давит.
— Я на тебя давлю? — возмутился Голд. — Ах, ты хер сраный… да я тебе звоню раз в три года. И это называется давить?
— Но ты никогда не звонишь, чтобы купить что-нибудь, а? — отшутился Крап.
— Уэйнрок, — прогудел мрачный официант. — Пожалуйста, скажите джентльмену, что подобный язык у нас запрещен.
— Он этого не знает, Янкель, — сокрушенно сказал Уэйнрок. — Он собирается стать крупной шишкой в Вашингтоне и считает, что это модно. Инжир был вкусный, Янкель. Но хлеб… — Уэйнрок трагически нахмурился и осуждающе покачал головой.
— Конечно, хлеб, — сразу же виновато извинился Янкель Лупевиц. — Я им говорил хлеб, но это бесполезно.
— Крап, я не собираюсь делать тебя банкротом, — смягчился Голд. — Я могу достать деньги у Сида. Если у тебя нет, значит нет.
— А я вот из Мерши ни гроша не могу вытянуть, — сказал Крап. — Эти херовы доктора все, как один, такие консерваторы.
— Мне скоро нужно будет заглянуть к нему на обследование, — сказал Голд.
— Скажи ему, пусть пришлет мне зеленых, — беззаботно сказал Крап Уэйнрок. — Все, что у меня осталось, это моя одежда, мой бизнес, моя машина, моя квартира, мой домик на берегу и мои подружки. А в остальном я почти банкрот.
Голд сказал: — Что-то ты не очень похож на банкрота.
— Я себе это не могу позволить, — сказал Крап. — Если бы дела у меня шли хорошо, то тогда я бы еще мог выглядеть, как ты.
Голд распахнул глаза.
— Это что еще значит?
— Потрепанным и тощим. Как бродяга. Такой тип с тележкой. Старый пиджак, старая водолазка, старые брюки не в тон пиджаку. Для твоего университета это, может, и годится, но там, где торгуют хорошей одеждой, это неприемлемо. Ни один банкрот не может себе позволить одеваться подобным образом. Тебе не следовало в таком тряпье заявляться в деловой квартал или в порядочный молочный ресторан.
— Извини, — холодно сказал Голд, — если поставил тебя в неловкое положение.
— Что мне с твоих извинений? — ответил Уэйнрок. — В офисе ты осрамил меня перед моими продавцами, здесь ты срамишь меня перед моими кредиторами. Мне придется за тебя извиняться.
— Ах, ты гандон штопаный, — тихо сказал Голд, теряя терпение. — Я передумал. Отдавай мне к херам мои деньги, и я ухожу отсюда. Я даже не хочу заканчивать с тобой этот ланч.
— Сиди, сиди, — спокойно сказал Уэйнрок, его лицо избороздило множество морщинок, и тут Голд догадался, что здоровый загар на лице Спотти обязан своим происхождением кварцевой лампе в спортивном зале. — Я хочу угостить тебя ланчем, если ты выложишь денежки и одолжишь мне еще пять сотен на хороший плащик с меховой подкладкой.
— Кусок говна я тебе одолжу.
По лицу Уэйнрока стало ясно, что сейчас начнутся упреки.
— Гандон
— Но и стипендии Родса я тоже никогда не получал, — в тон ему ответил Голд, но уже по-приятельски. — Я был в Кембридже, и то только одно лето. Тогда не многие евреи получали стипендию Родса. А спортсменом я не был.
— Как и этот парень из Верховного суда? Как фамилия этого хера из Верховного суда?
— Ренквист?
— Нет, другого.
— Бергер?
— Уиззер [130] .
— Уиззер?
— Уайт. — Большое, мягкое, рыхлое тело Уэйнрока затряслось в ленивом смехе. — Представляешь, расти с таким имечком, а оно ему еще и нравилось. Из нара [131] по фамилии Уиззер они делают судью.
— Уиззер — это все же лучше, чем Крап.
— А что плохого в прозвище Крап? — спросил Уэйнрок с искренним недоумением.
130
Уиззер в переводе с английского здесь — «юла», «волчок».
131
Дурака (идиш).
— От него попахивает краплеными картами, Крап. — Голд получал удовольствие от возможности отыграться.
— Я ведь его честно заслужил, верно? Целую неделю выводил пятна в портновской мастерской твоего отца. А потом он меня выгнал.
— Ты был слишком неповоротлив, — поддразнил его Голд. — Он до сих пор говорит, что ты никуда не годишься.
— А о тебе моя мать говорит, — сказал Уэйнрок, — что у тебя зимой снега не выпросишь. Ты мне покажи хоть одного человека на свете, который юлит. Если бы я пошире в плечах, как футболист, и кто-нибудь назвал бы меня Юлой, я бы ему мозги по стенке размазал. Ну так что, тебе все еще нужны деньги?
— Господи, забудь ты о деньгах, не стоят они тех трудов, с которыми их приходится из тебя выколачивать. — Голд несколько секунд сверлил его сердитым взглядом. — Пожалуй, придется мне писать мою книгу. Помоги мне немного, и я заплачу за ланч. Я пишу книгу, серьезную. — Голд с трудом заставлял себя не обращать внимания на удивленную улыбку и противное фырканье. — В некотором роде для меня это отличный шанс. Эта книга может стать бестселлером, если только я попаду в десятку. Это обобщенная автобиография.
— Это что такое?
— Еще не знаю. Но когда закончу, буду знать. Она будет о том, как весело было расти на Кони-Айленде.
— Весело? — Уэйнрок посмотрел на Голда с выражением, по которому невозможно было понять, что скрывается за ним сейчас — издевка или недоумение. — Это тебе-то? Очкарику?
Голд издал тихий стон при этом унизительном напоминании.
— Это одна из проблем, которую мне предстоит решить. Я еще только начал. Я должен написать о жизни еврея, а я не уверен, имеет ли это ко мне какое-нибудь отношение. Многое мне придется выдумывать. Вот почему мне нужен ты и другие ребята — чтобы получить от вас информацию. Куда вы, например, отправлялись всякий раз, когда не брали меня?