Голд, или Не хуже золота
Шрифт:
Приняв душ и переодевшись, он ринулся в Мэдисон-отель, где, увидев цену улиток форестье, почувствовал, что сам не больше улитки. Он здесь явно был не на месте, и интуиция безошибочно подсказывала ему, что он никогда и не будет здесь на месте. Среди массы людей в переполненном, гудящем зале он был «одинок, как устрица», по образному выражению Чарльза Диккенса, этого скучного, как считал Голд, романиста, чьи увесистые сочинения всегда были слишком длинны, всегда отягощены процессией эксцентричных, однобоких героев, запомнить которых было совершенно невозможно из-за их количества, и всегда изобиловали
— У меня времени только на то, чтобы опрокинуть рюмочку, — сурово сказал Гаррис Розенблатт с таким выражением, что Голду показалось, будто это он нарушил чье-то уединение; потом, наморщив лоб, Розенблатт уселся на стул и окинул помещение взором человека, который всегда начеку, потому что печенкой чувствует всевозможные ужасы, повсюду подстерегающие его. — Сегодня в министерстве финансов о тебе говорили много хорошего, Брюс, очень хорошо отзывались о твоем отчете по работе президентской Комиссии.
— Им понравился мой отчет?
— Мне он тоже понравился, хотя я его и не читал. Тебя нужно поздравить. О нем все хорошо отзываются.
— Гаррис, я не писал никакого отчета, — сказал Голд.
— Отчеты такого рода мне и нравятся больше всего, — сказал Гаррис Розенблатт. — Нет ненужных расходов.
— Даже если я ничего не сказал?
— Ты ничего не сказал — и тебя никто не критикует. Если ты ничего не сказал, то ты сказал это хорошо, и это хорошо говорит о тебе.
— Гаррис, я только что вернулся от Пью Биддла Коновера. Ты и правда на прошлый уик-энд пристрелил его собаку?
— Правда, — Гаррис Розенблатт при этом признании гордо ухмыльнулся. — У нас, наездников и охотников, есть такой старый обычай — пристреливать лучшую собаку после успешной вылазки. Это помогает не впасть в гордыню и приучает не придавать большого значения нашим материальным ценностям.
— Ну, и что ты при этом чувствовал? — спросил Голд.
Гаррис Розенблатт хорошо подумал, прежде чем ответить:
— Не знаю.
— Гаррис, тебе известен какой-нибудь способ, каким я мог бы сколотить себе состояние, не делая при этом никакой работы?
— С моей стороны было бы неэтично давать ответ.
— Неэтично давать ответ или неэтично говорить, что ты знаешь такой способ? Что ты имел в виду?
Ответом было:
— Не знаю. Но у меня есть информация для служебного пользования, которую ты можешь употребить к своей личной выгоде, если хочешь. Правительство постарается сбалансировать бюджет или ему придется горько пожалеть.
Голд плыл по течению.
— Как я могу этим воспользоваться
— Не знаю.
— Гаррис, ты занимаешься облигациями. Недавно у нас в стране был министр финансов, Уильям И. Саймон, который до прихода в правительство зарабатывал на муниципальных облигациях от двух до трех миллионов в год. Что, черт возьми, можно сделать с муниципальными облигациями, чтобы они давали два или три миллиона в год?
— Я правда не знаю.
— А что ты с ними делаешь?
— Выжимаю из них два или три миллиона в год. — Гаррис Розенблатт поднялся. — Мне пора. Как поживает Либерман?
— Все такой же гробба [247] , все такой же жлоб.
— Я не понимаю на идише, — сразу же сказал Гаррис Розенблатт Голду, — а все слова, которые знал ребенком, давно забыл. Хотя, — продолжил Гаррис Розенблатт, понизив голос, в котором послышались доверительные нотки, — когда-то я и был евреем.
— А я когда-то был горбуном.
— Просто удивительно, — радостно воскликнул Гаррис Розенблатт, — как мы оба сумели измениться!
247
Толстяк (идиш).
ГОЛД снова чувствовал себя одиноким, как устрица, на сей раз на семейном обеде, и он поклялся себе, что это последний семейный обед, на котором он присутствует; он сделал это еще до того, как Сид простым упоминанием совершенно невинной гипотезы впутал его в историю с Исааком Ньютоном:
— Сила, приложенная в одном направлении, вызывает равную противодействующую силу, имеющую противоположное направление.
— Кто это сказал?
— Сэр Исаак Ньютон, — мягко ответил Сид.
— Конечно, — сказал Виктор.
— Это один из его законов движения, — сказала Ида.
— Третий, — сказала Белл.
— Это даже я знаю, — сказала Мьюриел.
Мысли Голда были заняты предстоящим расторжением его брака, и он даже не отдавал себе отчета в том, что оказался объектом насмешек и что это его голос ответил на вызов Сида.
— Постой. — Голд был в некотором замешательстве. — Что ты такое сказал, Сид? Только ничего не меняй. Повтори все в точности.
— Сила, приложенная в одном направлении, вызывает равную противодействующую силу, имеющую противоположное направление. Это просто чудо, Гарриет, этот паштет из печени просто чудо как хорош. Настоящий шедевр.
— Я теперь снова покупаю у старого мясника.
Голд тщательно взвешивал слова Сида, испытывая при этом чувство крайней удрученности.
— Ты именно так сказал раньше? Сид, ты точно ничего не изменил?
— С какой стати я буду изменять сэра Исаака Ньютона? — Сид вытер свою тарелку корочкой хлеба, поглядывая на Голда кристально честным взглядом. — Это так же точно, как дважды два.
Голд позорно сдался.
— Давай больше не будем о сэре Исааке Ньютоне.
— Ну, тогда это сказал Альберт Эйнштейн. — Сид не мог сдержать смеха.