Голем в Голливуде
Шрифт:
Она его поцеловала.
Корочка, запекшаяся на губах, размякла, и на один восхитительный миг он напитался влажным ароматным дыханием, которое вдруг створожилось и стало отдавать глиной, и он все пытался сглотнуть эту горечь, но потом дыхание вновь обрело сладость плотской любви, сломившей его сопротивление. Глина растеклась по его жилам, оживляя все члены и проникая в самое сердце, потихоньку набиравшее ритм.
Он не дышал. В том не было нужды. Он получал все, что нужно. Он хотел лишь распахнуться
Он приник к ее роскошному телу, ни секунды не сомневаясь, что его хотят, как он хотел ее – раньше, сейчас и всегда.
Но она отпрянула, и он вынырнул в реальность, жадно хватая ртом новорожденный воздух.
– Я скучала по тебе, – сказала она.
Джейкоб упивался волнующим многоцветьем ее волос. Глаза у нее на сей раз были зелены – отражение его глаз.
– Я тоже скучал, – сказал он.
И лишь теперь понял, как сильно истосковался. Она погладила его по руке, и рана затянулась бурой засохшей болячкой.
Мая улыбнулась:
– Теперь я частица тебя.
Она взяла его за подбородок и снова нежно поцеловала в губы.
За спиной ее раздался грохот, в дверях разгромленной оранжереи замаячили три высокие фигуры.
– Мы пришли, Джейкоб Лев, – сказал Майк Маллик.
Джейкоб почувствовал, как напряглась рука Маи в его ладони.
Маллик сотоварищи будто плыл над травой, выслав вестником студеный ветер.
– Все хорошо, – сказал Маллик. – Оставайтесь на месте и держите ее.
Троица трепетала, словно кого-то опасаясь – Джейкоба, Маю или обоих вместе.
– Мы совсем близко. – Маллик миролюбиво вскинул ладонь, что-то пряча в другой руке.
Издалека послышался очень человечий стон – Ричард Пернат ковылял через лужайку в сад.
– Не беспокойтесь о нем, – сказал Субач.
– Оставайтесь на месте, – сказал Шотт.
Маллик приблизился, и Джейкоб разглядел, что? у него в руке.
Нож.
– Вы поступаете верно, Джейкоб Лев, – сказал Маллик.
– Этого требует баланс справедливости, – сказал Шотт.
– Это быстро, – сказал Субач.
– Милосердно.
– Необходимо.
– Правильно.
Они надвигались, по очереди сыпля репликами, завораживая его. Джейкоб смотрел на мерцающий новехонький клинок, прилаженный к старой деревянной рукоятке. Он знал, что нож ляжет в руку знакомо и удобно. Джейкоб перевел взгляд на Маю, потом на великанов, потом на лужайку.
Пернат скрылся за деревьями.
– Джейкоб Лев, – окликнул Маллик. – Посмотрите на меня.
Джейкоб выпустил руку Маи.
Троица беспомощно вскрикнула.
Улыбка Маи была горько-сладкой смесью благодарности и разочарования.
– Навеки, – сказала Мая и взмыла в воздух. Рослая троица негодующе завопила и кинулась ее ловить.
Вотще: Мая уже превратилась в жужжащую черную точку,
Тишина.
Троица грозно повернулась к Джейкобу, и тот оробел, былыми заслугами, как доспехами, прикрываясь от ее гнева.
Пол Шотт презрительно повел мощными плечами. Мел Субач надул толстые мокрые губы. Майк Маллик шумно фыркнул.
– Вы совершили непоправимую ошибку, – сказал он.
– Мы рассчитывали на вас, – сказал Субач.
– Вы нас подвели.
– Непоправимо оплошали.
– Он такой же, – сказал Шотт. – Совсем как она.
Они окружили его. Скрежетали их зубы, угольями полыхали глаза, множились голоса гневного хора – и вот их уже не три, а сорок пять, семьдесят один, двести тридцать один, шестьсот тринадцать, восемнадцать тысяч, тысяча тысяч голосов, грозный гудящий хор, двенадцать на тридцать, и еще на тридцать, и на тридцать, и на тридцать, и снова, и снова на тридцать, и на триста шестьдесят пять тысяч мириад…
Джейкоб спаял располовиненное сознание и самостоятельно поднялся.
Орды певчих сгинули, и осталось лишь трио немолодых копов в дурно сшитых костюмах и дешевых галстуках.
Седые пучки над ушами Маллика. Обтянутое рубашкой пузо Субача. Шотт выставил руки, словно Джейкоб в праведном негодовании вот-вот всех изничтожит.
И сказал Джейкоб:
– Прочь с дороги, будьте любезны.
Он прошел сквозь шеренгу здоровяков и поднял с земли дробовик.
– Вы не ведаете, что натворили, – откликнулся Маллик. – Не ведаете.
Джейкоб дослал патрон в ствол:
– Зато знаю, что делаю.
В саду было безветренно, сумрачно и тихо. Перед глазами еще плыло, но к прежним органам чувств словно добавились новые: Джейкоб улавливал возню букашек в земле, шорох испуганного зверька, притаившегося в кустах, чуял живую душу всего сущего.
Вдоль солдатского строя деревьев он крался на хрип тяжелого дыхания, слышного в фиговой рощице.
Силуэт в водянисто-серой ауре сидел на земле, привалившись к стволу.
Джейкоб вскинул дробовик:
– Лечь и не двигаться.
Пернат не ответил. Мертвый, что ли? Джейкоб подошел ближе. Нет, жив: аура трепещет в такт прерывистому дыханию.
– Мордой в землю, – приказал Джейкоб. – Выполнять.
Пернат поднял голову, вздохнул. Потом рука замахнулась, тело нырнуло вперед и Джейкобу в бедро вонзился стеклянный осколок.
Подавившись вскриком, Джейкоб отпрянул, но запнулся о корень и грохнулся оземь, выронив ружье. Боль мгновенно раздулась до самой поясницы. Скребя ногами, Джейкоб подполз к ружью.