Голландское господство в четырех частях света. XVI— XVIII века. Торговые войны в Европе, Индии, Южной Африке и Америке

Боксер Чарлз Ральф

И если в Голландии и Зеландии подобные организации были широко представлены, то же самое нельзя сказать о северо-восточных провинциях, причем по всем параметрам. Богадельни имелись повсюду, однако такие значительные города, как Делфзейл, Харлинген и Гронинген, до 1800 г. не могли похвастаться общественными больницами, тогда как в даже самом маленьком городе приморских провинций имелась хотя бы одна. Более того, несмотря на хвалебные отзывы Джеймса Монсона и других иностранных путешественников, никуда не деться от факта, что безработица часто становилась серьезной проблемой Голландской республики золотого века, что нищие и бродяги являлись многолетней головной болью городов и сельской местности и что промышленные рабочие жили в ужасающих условиях, на грани полуголодного существования. В 1683 г. Голландские штаты постановили, что каждый район должен нести ответственность за поддержку своих бедняков и что бродяг, прибывающих отовсюду, следует возвращать туда, откуда они пришли. Предполагалось, что вновь прибывшие, которые намеревались работать или обустроиться на выделенном им месте, должны представить местным властям финансовые или другие свидетельства своих bona fldes – честных намерений; однако похоже, что эти постановления повсеместно игнорировались, особенно в Амстердаме. Это правда, что Уильям Карр заявлял в 1688 г., будто единственными нищими,

которых можно было встретить в Амстердаме, были валлоны и другие иностранцы, однако это чистой воды преувеличение. Пришлые бродяги и бывшие наемники определенно широко присутствовали среди полчищ побирающихся нищих, против которых провинциальные штаты безуспешно издавали законы на протяжении XVII и XVIII вв.; однако огромная часть голландского рабочего класса жила на краю бедности и была подвержена частой потере работы, находясь в зависимости от плохо оплачиваемых временных работ и невозможности экономить деньги.

С точки зрения голландских рабочих, ситуация с занятостью осложнялась еще и тем, что очевидное благосостояние Соединенных провинций в целом словно магнитом притягивало безработных и недостаточно зарабатывающих из соседних стран. Не только фламандцы и валлоны, но и скандинавы с немцами ринулись в Голландскую республику, полагая, что улицы Амстердама вымощены чистым золотом. Как написал в 1623 г. один хорошо осведомленный памфлетист: «Наша земля битком набита людьми, и в поисках работы жители наступают друг другу на пятки. Где бы ни нашлось пенни, которое можно заработать, к нему тут же протягивается десяток рук».

Примечательно, что временами происходило движение в обратном направлении – не только капиталов и квалифицированных рабочих – во Францию, Англию, Данию и Германию, но и – хотя свидетельства на этот счет весьма отрывочны – неквалифицированной рабочей силы. Во всяком случае, хотя жалованье обычно было крайне низким, а рабочий день очень длинным, безработица в Северных Нидерландах никогда не была настолько серьезной, чтобы побудить промышленных и сельскохозяйственных рабочих эмигрировать в соответствующих масштабах в заморские владения Голландских Вест- и Ост-Индской компаний. Кажется, примерно после 1644 г. положение улучшилось по сравнению с тем, что наблюдалось во время Восьмидесятилетней войны и неудачной войны с Англией в 1652–1654 гг. Частая благотворительность возросла, общественная упорядочилась. Периодическая высокая смертность среди бедняков случалась не так часто или была не столь высокой, как раньше. Неустойчивые цены на зерно не имели такого уж неблагоприятного эффекта, поскольку хлеб дополнился картофелем. Жилищные условия трудящихся тоже немного улучшились – хотя бы в том, что крытые соломой деревянные дома все больше заменялись кирпичными и каменными с шиферными или черепичными крышами. Однако перенаселенность и трущобные условия жизни по-прежнему оставались общим правилом для городской бедноты Голландской республики на протяжении двух столетий, и в этом отношении положение скорее ухудшалось, а не улучшалось. По всей видимости, во второй половине XVIII в. на пособия для бедных жило намного больше людей, чем за 100 лет до этого.

На ранних этапах Восьмидесятилетней войны сильно страдало голландское сельское хозяйство – в результате таких инцидентов, как преднамеренное затопление сельской местности во время осады и освобождения Лейдена. Утверждалось – разумеется, не без преувеличения, – будто еще в 1596 г. под водой оставалось две трети провинции Голландия. Однако в 1590 г. голландское сельское хозяйство быстро оправилось благодаря дополнительным гарантиям безопасности, обязанным победам принца Морица и более высоким ценам на сельскохозяйственную продукцию на этом этапе ценовой революции. Сильный рост заморской торговли Северных Нидерландов в первой половине XVII в. сопровождался значительным, хоть и не таким впечатляющим подъемом сельского хозяйства, когда стали доступны большие объемы капиталов для инвестиций в землю. Питер Хорн, член Правительственного совета в Батавии в 1674 г., во время дискуссии насчет того, не стоит ли голландцам подумать о превращении своей торговой морской империи в действительно колониальную, то есть основанную на расселении белого человека в тропиках, подчеркнул, что любовь к земле – это нечто глубоко укоренившееся в роде человеческом по всему миру. Даже среди голландцев с их коммерческим складом ума большинство успешных торговцев стремилось обзавестись куском собственной земли и заняться постройкой ветряной мельницы или разбить сад, хотя бы совсем маленький и только ради собственного удовольствия. Разумеется, в тот период появилось больше пригодных к обработке земель – благодаря проектам по экстенсивной мелиорации, из которых, возможно, наиболее известным примером стало осушение в 1610 г. Бемстера. Как утверждали ведущие авторитеты по истории земледелия Нидерландов, «в XVII и XVIII вв. голландские фермеры преуспели в животноводстве и молочном производстве, в выращивании товарных культур, в садоводстве и в изобретении простых и дешевых инструментов». Разумеется, это был не скорый процесс, который набрал обороты только после Вестфальского мира (в 1648 г.) и который происходил не одинаково равномерно по всей стране. Более того, было бы неправильно полагать, что из-за того, что в некоторых регионах сельское хозяйство процветало и некоторым образом вызывало завистливое восхищение у иностранных гостей Соединенных провинций, все крестьяне жили словно в Стране лентяев Питера Брейгеля-старшего. Голландское земледелие так окрепло не столько благодаря тому, что Семь провинций стали богаче, а из-за потребности многочисленного сельского населения зарабатывать на жизнь во времена, когда существовал предел, до которого городская промышленность могла обеспечить людей работой. Более того, следует отличать крестьян Голландии и Зеландии от селян восточных провинций. К примеру, в Гелдерланде и Оверэйсселе, где землевладельцы фактически не контролировали судебные и административные органы, крестьяне находились в менее благоприятном положении, чем в двух приморских провинциях, не говоря уж о том, что почва здесь была более бедной. Во Фрисландии, хоть земля здесь и была плодородной, местная аристократия или богатые фермеры осуществляли жесткий контроль своих арендаторов. Древние «фризские свободы», которыми в XVII в. так похвалялись фризы [29] , на самом деле оказались ограничены сельскими землевладельцами, буквально монополизировавшими политическую, административную и экономическую власть.

29

Фризы – народ, национальное меньшинство, проживающее на территории современных Нидерландов (более 470 тысяч) и Германии (15 тысяч); являются потомками древних германских племен фризов.

В двух отношениях голландским крестьянам

и городским рабочим жить было относительно лучше, чем их собратьям, допустим, в Германии, Фландрии, Испании и Франции. Во-первых, страна меньше подвергалась опустошениям со стороны вторгающихся армий. Нападение испанских захватчиков на Велюве, территорию в провинции Гелдерланд, в 1629 г. и французское вторжение в несколько провинций в 1672–1673 гг. закончились лишь краткой оккупацией. Во-вторых, страна была столь мала, а коммуникации в ней столь хорошо налажены (особенно по рекам и каналам), что недостаток продовольствия в любой части Соединенных провинций в тот период, когда Амстердам справедливо называли «закромами Европы», можно было легко восполнить. Чего не было, например, во Франции, где примитивная и дорогостоящая транспортная система не предусматривала облегчения ситуации с голодом в одном регионе за счет переброски избытков зерна из отдаленных провинций. С другой стороны, следует отметить, что использование обширной сети каналов было излишне затруднено соперничеством различных муниципалитетов, которые владели, обслуживали и эксплуатировали их. Эти инстанции ревностно цеплялись за свои средневековые привилегии, дававшие им право регулировать все движение по каналам в их местности через основные города, ради обеспечения взыскания муниципальной пошлины (или пошлин). Особенно обременительные пошлины и ограничения на движение имели место в Дордрехте, Харлеме и Гауде; тем не менее, несмотря на все административные препоны и многочисленные мосты и дамбы, вынуждавшие делать частые перевалки грузов (с судна на судно), каналы все равно обеспечивали значительно лучшее постоянное сообщение, чем большинство дорог.

Бережливость голландских крестьян производила впечатление на всех иностранных гостей, хотя некоторые наблюдатели согласны с Уильямом Темплом в том, что «деревенщина, или буры, как их называли» были «скорее исполнительны, чем трудолюбивы». Их основной рацион состоял из овощей, молока и хлеба с маслом или сыром, что, как считал Темпл, являлось причиной того, что «ни их сила, ни энергия не отвечали величине или массе их тел». Даже люди среднего достатка редко ели мясо чаще одного раза в неделю, а многие рабочие были просто счастливы, если оно доставалось им хоть раз в месяц.

Питание в богадельнях XVII в., которое предположительно отражало основной рацион городской бедноты, состояло из бобов, гороха, овсянки и ржаного хлеба. Хотя более богатые бюргеры и торговцы, естественно, ели больше мяса, чем те, кто стоял ниже их по социальному положению. Их основной рацион в первой четверти XVII в. описан современником-англичанином как состоящий в основном «из пахты, сваренной с яблоками, вяленой рыбы, репы и моркови с маслом, латук-салата, салатов и копченой сельди. Все это запивалось легким пивом». Англичанам полюбилось называть голландцев «масленками», тогда как французы прозвали их mangeurs de fromage – «пожиратели сыра»; однако Темпл утверждал, что экономные голландские фермеры продавали свои высококачественные сыры и масло на экспорт, покупая «для собственных нужд самые дешевые сыры из Ирландии или Северной Англии».

И если крестьянам приходилось довольствоваться тем, что Уильям Темпл называл «скудной и непитательной пищей», в любом случае у них было больше еды, чем у самых низов городских рабочих, так называемой grauw – «серой массы», или черни. Этот элемент быстро разрастался в крупных городах, и стойкая неприязнь, с которой к нему относились высшие сословия, отчетливо проявляется в литературе и переписках того времени. Если правители-олигархи придерживались мнения, что бюргеры средней руки являются маленькими людьми, коими им и следует оставаться, еще более презрительно они относились к «тупой и злобной по своей натуре черни, вечно ненавидящей и готовой во всем обвинять аристократических правителей своей республики», как заявлял в 1662 г. автор «Интересов Голландии». Не смягчилось это презрение и по прошествии времени, поскольку еще столетие спустя правители по-прежнему обвиняли городских работников в «грубости, животной тупости и постыдной распущенности». Как можно понять из этого и многих других типичных обвинений в адрес grauw, правители скорее еще и боялись этой черни, а точнее, того, что она может натворить, если выйдет из-под контроля. Несомненно, толпа могла при случае показать зубы; однако худший из примеров ложной, якобы народной ярости – самосуд над братьями де Витт в Гааге (20 августа 1672 г.) – являлся в основном делом рук бюргерской гражданской стражи и был первоначально спровоцирован оранжистскими подстрекателями.

Костяк grauw состоял из поденщиков, бродяг и местных на данный момент времени безработных, усиленный другими работниками, чьи средства к существованию зависели от случайной занятости и которых могли в любой момент уволить. По причинам, которые станут очевидны позднее, часто туда включались и моряки. Работники с более постоянной занятостью, такие как самостоятельные предприниматели, квалифицированные рабочие и ремесленники, владельцы мелких магазинов, младшие клерки и мелкие купцы, были объединены под общим термином «маленький человек» – kleine man, или «простой человек», куда также попадали мелкие чиновники, мелкие фермеры и капитаны судов. Другими словами, «простой человек» представлял собой нижнюю прослойку среднего класса, более респектабельную, чем рабочее сословие. Порой термин расширялся до включения в него более богатых владельцев магазинов и торговцев, старших клерков и чиновников на службе провинциальной и муниципальной администрации – практически всех между grauw в самом низу социальной лестницы и правителями-олигархами и богатыми торговцами на самом ее верху.

В Соединенных провинциях Нидерландов XVII в. существовало три вида гильдий: гильдия ремесленников для некоторых квалифицированных рабочих, купеческая для торговцев и гильдия обычных работников, в которую входили люди наподобие носильщиков зерна, перевозчиков пива, барочников, ломовых извозчиков и упаковщиков сельди. В большинстве мест гильдии упорно цеплялись за свое право устанавливать рабочие часы, жалованье и количество учеников, за что их открыто критиковал ближе к XVII веку лейденский промышленник Питер де ла Кур в своих «Интересах Голландии», а также некоторые историки XX столетия. Тем не менее, как подчеркивал профессор Гейл, хотя их ограниченность и рутинный дух мешали росту независимых крупных капиталистов в тех сферах, где гильдии были сильны, в некоторых городах они также препятствовали увеличению бесправной неимущей серой массы, grauw. Все это не относилось к отдельным крупным производствам, таким как судостроение, пивоварение, мыловарение, рафинирование сахара, которые полностью или по большей части находились за рамками системы гильдий. Текстильная промышленность Лейдена оставалась под фактическим контролем гильдии в части оценки и проверки качества тканей, однако их не заботила нищенская оплата ее работников. Правда, даже сами мастера гильдии часто трудились от рассвета до заката, а 12- или даже 14-часовой рабочий день был для работника вполне обычным делом. Что резко контрастировало с занятостью их работодателей, поскольку некоторые из них работали только от 1 до 4 часов в день.