Голливудский мустанг
Шрифт:
— Но это — главный момент сцены.
— Мне очень жаль, — сказала она, потягивая чай из пластмассовой крышки. — Придумайте что-нибудь, измените сюжет.
— Начнем с того, что он не гомик, — сказал Джек. — Если бы он был гомиком, я бы сразу это заметил.
— Говорю вам, он — гомик! — повысила голос Джулия.
— Неважно, кто он. Если вам не нравится, давайте заменим его, — предложил Джек, хотя он считал, что Мак-Дэниэл идеально подходит для этой роли и дает возможность осуществить творческую режиссуру. — Если вы чувствуете себя дискомфортно, вы
— Я не хочу причинять ему боль, — почти печально произнесла Джулия. — Но мы действительно должны думать о спектакле. Это важнее всего!
— Я скажу Кермиту. Мы немедленно начнем поиски.
— Спасибо, Джек, спасибо.
Она сжала его руку.
— Это не только в моих интересах, но и в ваших тоже, дорогой. Я хочу, чтобы ваш бродвейский дебют стал хитом. Большим, шумным хитом!
Кермиту Клейну Мак-Дэниэл тоже нравился. Но, как и Джек, он чувствовал, что ради спокойствия Джулии от него лучше отказаться. Они заменили молодого человека. Новый актер, Клинтон, был хуже Мак-Дэниэла, но он нравился Джулии, и это делало замену целесообразной.
Репетиции продолжались. На десятый день, когда состоялся первый прогон заключительной сцены без сценариев в руках, Джулия была в ударе. Она сыграла сцену прекрасно почти до конца, помня каждое слово из диалога, впервые демонстрируя мощь своего таланта и душевную тонкость, делавшие ее великой актрисой. Джек и Кермит Клейн сидели рядом в восьмом ряду.
Начиная с середины сцены, Кермит постоянно тихо шептал:
— Господи… Господи… она великолепна… великолепна!
Протянув руку, он ущипнул Джека за щеку. Оптимизм Клейна был преждевременным, потому что через несколько мгновений Джулия забыла свои слова. Когда ассистент режиссера подсказал ей, она повернулась к нему и произнесла:
— Не раскрывайте вашего поганого рта, пока я не попрошу об этом!
Это было первым проявлением дурного характера Джулии за все время работы над спектаклем. Она отвернулась, отошла в сторону, закрыла руками лицо, потом сдавила ими горло, оставив на коже красные следы. Джек побежал по темному проходу; Кермит Клейн последовал за ним.
Они поднялись по ступенькам на сцену. Джек подошел к Джулии; Клейн задержался в нескольких шагах от режиссера. Джек обнял актрису.
— Джулия?
Она, похоже, начала обретать покой в его объятиях.
— Извините, — прошептала она. — Я сожалею, что нагрубила ассистенту режиссера. Скажите ему это.
— Он понимает. Мы все испытываем напряжение.
— Нет, скажите ему, — настойчиво прошептала актриса.
Джек повернулся к молодому ассистенту.
— Боб, Джулия сожалеет. Она не хотела вас обидеть.
Молодой человек кивнул; его лицо все еще было напряженным и фасным.
— Я сам виноват. Мне не следовало торопиться с подсказкой.
— Уведите меня, — попросила Джулия Джека.
Он повел ее в сторону гримерной, но она сказала:
— Домой!
— Джулия, мы должны работать еще четыре часа. У нас напряженный график. Пожалуйста.
Джек посмотрел
— Джулия, дорогая, — сказал Кермит. — Отдохните. Мы поработаем над другой сценой. Полежите, отдохните немного. Мы вернемся к этой сцене позже.
Она еле заметно, но твердо покачала головой. Кермит приблизился к Джулии. Она уткнулась в плечо Джека.
— Джулия? — произнес Кермит.
Наконец она сказала:
— Я могу поговорить с вами?
Джек и Кермит переглянулись, потом Кермит спросил:
— Наедине?
— С вами обоими, — прошептала актриса.
Джек отпустил актеров на ленч. Кермит, Джулия и Джек отправились в тесную, пыльную гримерную. Актриса села перед зеркалом, дотронулась до прически, словно хотела поправить ее. Отпила чай из пластмассовой крышки.
Джулия смотрела то на отражение Кермита, то на отражение Джека — в зависимости от того, кто говорил в данный момент или к кому обращалась она.
— Я больше не могу! Не могу!
Джек посмотрел на отражение Кермита.
— Послушайте, дорогая, — начал Джек. — Вы устали. Вы слишком много работали.
Они неправильно поняли ее, и она произнесла более твердо:
— Я не могу работать, когда он смотрит на меня!
— Кто? — спросил Джек.
— Автор! Этот чертов автор! Вот кто!
— Он сидит в последнем ряду и ведет себя очень тихо, — смущенно заметил Джек. — Когда он хочет что-то сказать, он обращается только ко мне. Он проявил большую сговорчивость в отношении купюр и изменений.
— Конечно! — слишком быстро согласилась она. — Почему нет? Мы взяли его убогое дерьмо и делаем из него пьесу. Так вот — больше этого не будет. Не будет!
— Но это работает! — испуганное лицо Кермита покрылось испариной. — Джулия, дорогая, мы сидим здесь. Мы можем видеть. Это работает! Эта роль — ваша лучшая со времени…
Она заставила его замолчать, просто на мгновение подняв глаза — резко, сердито. Кермит едва не произнес одно слово, которое она не могла слышать.
Джулия заговорила почти печально.
— Возможно… возможно, мне не следует находиться здесь. Возможно, мне надо уйти ради спасения спектакля. В конце концов спектакль — это самое важное. Я всегда говорила это. С моего первого проведенного в театре дня. Вы знаете это, Кермит.
— Да, да, Джулия, знаю, — солгал Кермит.
— Вероятно, я должна уйти. И позволить вам взять другую актрису. Время еще есть.
В голове Кермита промелькнула тысяча мыслей: театр в Нью-Хейвене, нью-йоркская премьера, остаток денег в банке, дата премьеры в Бостоне, потеря театральной субсидии, реклама, аванс, приемы — все это зависело от участия в спектакле Джулии Уэст. Компания с переулка Шуберта сомневалась в пьесе и предоставила им театр только из-за Джулии. Все предварительное паблисити держалось на имени Джулии Уэст. Драматург и режиссер были еще молоды и не заслуживали большого рекламного пространства. Что скажут спонсоры, если он попросит у них дополнительные средства на замену главного «козыря» — Джулии Уэст?