Голодная дорога
Шрифт:
– Да.
Он снова вздохнул. Затем зажег сигарету. Он курил в тишине. Затем, словно им овладела блестящая идея, он отложил сигарету и быстро оделся в рабочую одежду. Я был огорчен, когда он сказал:
– Когда я вернусь, то пойду встретиться с Мадам Кото.
– Она сошла с ума, – сказал я.
– Может быть, она даст нам в долг немного денег, – ответил он, проигнорировав мое сообщение.
Он надел ботинки, топнул по полу, дотронулся до моей головы и ушел на работу.
Вскоре пришла Мама с мокрой набедренной повязкой. Она стирала одежду во дворе. Стирала и думала. Стирала и пела. Барак проснулся. Бродячий пес гулял по коридору. Утро было печальным. Небо – серое, как будто собирался дождь. Возле колодца раздавались бряцающие
Глава 10
Я постарался проскользнуть незамеченным мимо бара Мадам Кото, но она увидела меня и очень громко крикнула:
– Опять ты от меня убегаешь?
Она изменилась. На ней была новая кружевная блузка, дорогая набедренная повязка, коралловое ожерелье на шее, медные браслеты вокруг запястий. Ее глаза были подведены тушью, и с напудренного лица у нее стекал пот. Дневная жара нарастала, и негде было спрятаться от солнца. Я очень хотел пить.
– Заходи и выпей пальмового вина, – предложила она.
Бар опять переменился. На стенах висело два календаря Партии Богатых. В баре была толпа народа, необычная для дневного времени. Там были нормальные, скромно выглядящие люди и одновременно мужчины со шрамами, женщины в браслетах, от тяжести которых опускаются руки, мужчины в темных очках. В жарком помещении кипели споры. Посетители обсуждали политику и скандалы громкими страстными голосами. У некоторых были грозные лица, истекавшие потом, и когда они разговаривали, то раскрывали рот почти до ушей. Другие были худые и костлявые, с клочковатыми скудными бородами и косящими глазами. У женщин были длинные накрашенные ногти, и, разговаривая, они резко размахивали руками. Многие обмахивались газетами. Шум, исходящий от людей, мешался с навязчивым гудением мух.
На стойке лежал молоток. Я подумал, что плотник где-то здесь, но, поискав, не нашел его. На столах стояло несколько тыквин пальмового вина с мухами, бегавшими по горлышку. Они также кишели над пустыми тарелками из-под перечного супа. В углу комнаты на скамейку лег мужчина с открытым ртом и глазами. Он быстро заснул. Геккон побежал по его лицу, запутался в волосах, и мужчина, проснувшись, закричал. Остальные засмеялись.
Посреди всего этого шума мужчина в головном уборе шефа сел на стул. Он сидел прямо, с унаследованной гордой осанкой, и рядом с ним стоял мальчик, который обмахивал его. На мужчине было ослепительное голубое агбада, и на шее красовалось оранжевое ожерелье. Он пил так, словно это место принадлежало ему. Он был мне чем-то знаком. Я долго разглядывал его. И затем вспомнил, что это был тот человек, который наблюдал за распределением отравленного молока из фургона. Губы его были слишком велики для его лица, а цвет нижней губы был любопытной смесью красного и черного. Красного было даже больше, и казалось, что он обжег губу еще ребенком. У него были крысиные глаза. Он заметил, что я разглядываю его.
– На что ты так смотришь? – спросил он.
Голоса в баре притихли.
– На вас, – ответил я.
– Ты что, сумасшедший?
– Нет.
Он сурово посмотрел на меня. Один из мужчин встал, подошел ко мне и дал щелбана по голове.
– Ты сумасшедший, – сказал он.
Я плюнул в него, но плевок не долетел.
– Посмотрите на этого паршивца, – сказал он и дал мне второй щелбан.
Я опять плюнул, но попал себе на рубашку. В бар вошла Мадам Кото. Мужчина схватил меня своими толстыми пальцами, я закричал и ринулся к молотку на стойке. Я бросился на мужчину, который из предосторожности отбежал от меня. Мадам
– Не будь плохим мальчиком! Видишь ты того мужчину? – сказала она, показывая на человека в голубом агбада. – Это шеф. Он будет управлять нашим районом. Если он захочет, то проглотит тебя.
Шефу была отдана дань уважения, удовлетворенный, он улыбнулся и продолжил пить. Шум возобновился. Некоторые люди начали обсуждать мое поведение и жаловаться на то, что дети больше не уважают старших., и ругать образ жизни белых людей, из-за которых разрушаются традиционные ценности Африки.
Затем один из мужчин предложил Мадам Кото, что лучше бы ей нанять в официантки девушек, чем мальчиков. Одна из женщин сказала, что если Мадам Кото требуются девушки, чтобы помогать ей обслуживать клиентов, она может ей в этом посодействовать.
– Этот урод испортит вам весь бизнес, – сказал мужчина, который дважды ударил меня по голове. – Кому охота пить ваше прекрасное пальмовое вино и видеть эту рожу?
– Ты умрешь! – сказал я ему.
Голоса замолчали. Мужчина поднялся со скамейки, и лицо его дрожало в суеверном страхе перед проклятием ребенка.
– Скажи, что я не умру! – потребовал он.
– Нет!
Он пошел на меня. Мадам Кото считала деньги за стойкой. Она была слишком поглощена своим занятием, чтобы осознать, что произошло.
– Возьми слова обратно!
– Нет.
Он зашагал ко мне. Слышно было только жужжание мух.
– Всыпь ему хорошенько, пока он не описается, – сказал шеф. – Так вот нужно воспитывать детей.
Я смотрел на мужчину, не двигаясь. Он замахнулся, чтобы ударить меня, но я пробежал у него между ног, и все засмеялись. Я остановился и скорчил рожу шефу и размалеванным женщинам. И когда мужчина бросился на меня в ярости от моих проказ, я выскочил из бара и побежал в спасительный лес. Я обернулся. Мужчина тяжело дышал. Он сдался и повернул обратно. Я еще глубже забежал в лес и уселся на громадное сваленное дерево. Я смотрел в гигантскую яму, откуда доставали песок, чтобы строить дороги мира.
И затем я побрел вдаль. Я долго шел по лесу. В жару от земли исходили сильные ароматы, и срубленные пальмовые деревья испускали из глубины своих пней алкогольные пары, которые я вдыхал вместе с запахами их коры и винного сока, испаряющегося в дрожащем воздухе. Я слушал кроншнепов в кронах диких сосен. Опьяненный алкогольными парами земли, я пробрался через отдаленную часть леса, где жаворонки гнездились в ветвях баобаба, и появился в другой реальности, в странном мире, на дорожке, которая переходила в большую дорогу. Поверхность дороги была неровной из-за колдобин и ухабов. Асфальт плавился под солнцем, и ступни у меня сразу почернели. Запах расплавленного асфальта был густой, и я увидел мираж трейлера, трясущегося на жуткой скорости, едущего по дороге прямо на меня. Этот мираж промчался мимо строительных дорожных машин, стоявших в ряд, на полшага от них. Он, как смерч, пронесся мимо женщины-продавщицы воды со льдом и апельсинов, мимо нищих, мимо рабочих и их бараков, внутри которых кипели вечные споры по поводу зарплаты и забастовок. Он возник на одно мгновение, как вихрь, и тут же исчез в лесу, и больше я его не видел.
Я подошел к другой строящейся дороге. Рабочие стояли вокруг машин и ругали тех, кто работает. Они размахивали транспарантами с надписями. Я понял, что те, кто ругались, были уволены. Их лозунги были адресованы белым инженерам. Но я не видел никаких белых инженеров. С таким же успехом они могли обращаться к солнцу. Я пошел мимо них и когда обернулся, то увидел, как другие фигуры нападают на протестующих рабочих. Солнце было беспощадное, тени глубокие. И чем ярче было солнце, тем чернее становились темные предметы. Забастовщики и их враги закружились в беспорядочном танце, и все, что я мог видеть, это – суматоху блестящих на солнце тел, то и дело покидающих пределы моего взгляда. Солнечный свет делал все нереальным.