Голому рубашка. Истории о кино и для кино

Эйрамджан Анатолий

— В последнее время в Майами прямо-таки эпидемия на эти портсигары, — раскладывает он их перед нами. — Вот, «Лев Толстой», как у тебя, вот «Ивану Тургеневу от Полины Виардо», вот «Владимиру Маяковскому от Лили Брик», вот по-французски «Александр Дюма пер», отец то есть, вот Куприна портсигар, вот Горького (Пешкова), «Капри 1915 год», «Чарли Чаплину от Уны О'Нил» и еще штуки три, имена их забыл.

— Что, все одинаковые портсигары имели? — удивился я.

— Нет, все были одинаковыми лохами, которые эти портсигары покупали. Им красная цена — 100 долларов, а люди отдавали за них тысячи.

Свой долг гастролеру я вернул — достал деньги, а портсигар оставил на память,

чтобы напоминал, как меня Володька-Пудель кинул. У меня такой характер — если меня накололи, никогда не подам виду, что я понял, что меня накололи. Всегда делаю вид, что я все сделал правильно и всем доволен. И потому Пудель не удержался и как-то спрашивает, продал я портсигар или нет? Я говорю, что продал, одному коллекционеру, сторговались на пять тысяч. Пудель аж побледнел:

— Иди ты! Дай мне номер этого коллекционера.

— А у тебя что, еще такой портсигар есть? — спрашиваю.

— Нет, такого больше нет, откуда? — говорит Пудель и глаза опускает.

— А какой есть? — не отстаю я.

— Льва Троцкого, — говорит Пудель. — Редчайшая вещь. Подарок Фриды Калло.

— Кто такая?

— Его любовница, художница. Жена знаменитого Диего Риберы! — говорит Пудель.

Это тоже талант, скажу я вам, не каждому такое придет в голову. Для своей аферы Пудель, видно, весь интернет перелопатил, чтобы выяснить, чьи имена писать на портсигарах. Фрида Калло! Я и имени такого не слышал! А надписи делала эта его крокодилица: мне сказали, она работала в Винницком универмаге, делала гравированные надписи на подарках и наверняка привезла сюда свой инструмент.

— Дай его телефончик. 10 процентов тебе, — просит Пудель.

— Знал бы — сохранил номер! — сделал я вид, что очень жалею об этом. — И потом он живет в городе Шарлот, Северная Каролина, не думал я, что попаду туда еще.

— Имя-фамилию не запомнил? — не отстает Пудель. — Я через Интернет его найду!

— Подожди, сейчас вспомню! — сделал я вид, что начал что-то вспоминать. — Есть! Джон Мак-Грей! Точно! Фамилия, как в одной блатной песенке, потому и запомнил.

Пудель тут же записал и побежал домой, чтобы искать этого лоха по Интернету, по «Еллоу пейджес». Ищи, дорогой, ищи на здоровье. Мама тебе матах! [4]

4

Мама тебе матах (бак. арм. ирон.) — желаю удачи.

И вот сейчас Пудель увидел меня, что-то сказал своей жене и направился ко мне, а она пошла в магазин, мне только рукой помахала (знаю, не любит меня, потому что я был на соседней койке в тот день, когда мы с ними познакомились: я ее подругу жарил, а она с Пуделем в той же комнате трахалась и кричала, как резанная.)

— Серж, смотри, какое дело, — присел Пудель за мой столик. — Есть один испанец с бабками. И у него проблема — нужен телохранитель, кто-то ему угрожает. Ты имеешь право на оружие, лайзенс секьюрити у тебя есть. Могу тебя ему порекомендовать. Стольник в день платит, 10 процентов мои. Как тебе?

— А если меня грохнут? — спрашиваю Пуделя.

— Да ты что?! Там этим и не пахнет! Просто он — бздун страшный, вот и хочет подстраховаться.

— Ладно, — говорю, — давай номер.

Он дает мне номер и говорит, чтобы, когда я позвоню этому Эмилио, его имя не называл, тот все равно его не знает: а сказал бы, что я от Адика Эпштейна.

Я вначале решил, что даже звонить не буду, потому что от Пуделя вряд ли что-нибудь хорошее может обломиться, но вечером все же позвонил. «Что я теряю», — думаю.

Этот Эмилио, когда узнал, что я имею все лайзенсы предложил тут же ночью приступить к работе, потому что ночью он особенно тревожится за свою безопасность, так как живет в небольшом собственном доме, а прислуги и охраны у него нет.

— Выходит, что я день и ночь должен быть с вами и все за 100 долларов? — спросил я.

— А что, 100 долларов — не деньги? — удивился этот Эмилио.

— Деньги, но не для меня с моими лайзенсами и опытом, — сказал я и уже хотел дать отбой, когда этот Эмилио чуть ли не закричал:

— Подождите, а сколько вы хотите?

— За ночь 200, а днем 100, — сказал я.

Что я могу хорошо в жизни делать — так это торговаться. Даже когда смертельно хочу чего-нибудь, все равно разговариваю так, будто большое одолжение делаю. А тут мне эта работа сразу показалась мутной, поэтому я такую сумму и назвал. Думал, сразу отстанет. А он подумал и говорит:

— Давай приходи, я на тебя посмотрю, какой ты телохранитель. Вдруг лилипут какой-нибудь. Если понравишься — дам ночью 100, днем 50.

— Из-за таких денег я на ночь глядя никуда ехать не буду. И рост у меня, чтоб ты знал, — 6 футов (186 сантиметров. — Авт.) 150 за ночь, и я приеду.

— А как днем?

— Днем сто, это даже не обсуждается, — говорю ему и уже чувствую, что он на крючке: один ночью спать в доме бздит, и меня возьмет даже за 200 долларов. Только я уже 150 цифру назвал, и теперь менять не в жилу. Что поделаешь, так я воспитан — у нас такие вещи не уважают.

— Ладно, приезжай, эта ночь будет как бы испытательным сроком, — говорит он.

Ну я поехал. У меня такой вэн, «Крайслер-Додж-Кобра», как маленький домик, считается, что в таких ездят артисты: крыша выше, чем у обычных вэнов, есть телевизор в салоне и диван, так что спокойно в нем можно спать и даже жить.

Этот Эмилио оказался коротконогим шибзиком, правда, очень подвижным, но на лицо все же неприятным. Очень похожий на него мексиканец был в одном американском фильме про ковбоев, название забыл, но когда в конце ковбой его поймал, то сказал ему: «Получай, мексиканская собака!». И пристрелил на месте. Вот такой был и этот Эмилио.

У меня одна плохая черта есть: если человек мне неприятен — я никак не могу этого скрыть. Что ни делаю нарочно: улыбаюсь, похлопываю по плечу, в рот смотрю (ловлю, мол, каждое его слово) — ничего не помогает. Человек чувствует, что я терпеть его не могу. И рано или поздно все равно скандалом все кончается. Так и с этим Эмилио. Рвотный порошок, а не человек! Конечно, не все мексиканцы такие: у меня есть друг Рауль, тоже мексиканец, но отличный парень. Что интересно, он хорошо говорит по-русски, учился пять лет в институте в Петербурге, ездил по Союзу, был в Краснодаре, Сочи, Ростове, не может забыть до сих пор русских баб. Здесь женился на русской танцовщице-красавице (ей, потом выяснилось, грин-карта была нужна), год пожили, она получила грин-карту, а потом Рауль узнал, что она ему изменяет с поваром из ресторана «Чебурек». Он развелся с ней и все равно тянется к русским бабам и вообще к русским. Вместе с двумя русскими ребятами открыл дискотеку, вложил деньги; эти русские, конечно, его кинули, бабки он потерял, но все равно дружит с русскими, например, со мной. Все ведь здесь нас хамысым [5] считают русскими, хотя Рауль знает, что я — армянин.

5

Хамысым (азерб.) — всех вместе, чохом.