Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— Там стрип-шоу, и это ничего не стоит. Можем заказать вина или сок и сидеть, сколько захотим. — сообщил я Чулюкину.
В жизни никто из нас не видел стриптиз-шоу, и соблазн увидеть одну из гадостей загнивающего Запада был велик. Чулюкин поставил вопрос на голосование, и все единодушно решили пойти, тем более что я еще выяснил у зазывалы, что мы можем сидеть, даже если возьмем один сок на двоих.
Вначале шоу было вполне пристойным: девушки танцевали топлес, были, конечно, эротические движения, но это все в пределах нашего понимания. За это время нам принесли сок, и мы отдали его женщинам. Но градус шоу постепенно крепчал, следующий номер девушки уже исполняли, сбрасывая с себя одежды, что тоже никаких нареканий
Хотя нам пришлось уйти, в глубине души все были довольны, что одно из порочных проявлений западной цивилизации мы знаем уже не понаслышке. А на следующий день вся группа была уже в курсе, как мы провели вечер и несколько молодых кинематографистов стали уговаривать меня пойти посмотреть порнофильм, очевидно, считая меня уже докой в таких делах. Уговаривать меня долго не пришлось, и мы пошли опять на Пляс Пигаль, где видели такой кинотеатр. По ходу к нам присоединился тот оператор-ветеран из Литвы, и, поскольку он был уже человек проверенный, никто против его компании не возражал. Я провел переговоры в кассе, и нам, как группе из пяти человек, сделали скидку.
Это был первый в моей жизни порнофильм, увиденный в кинотеатре. Первые 20–30 минут я смотрел, как и мои спутники с живым интересом. Фильм состоял из коротеньких новелл, например, грузчики приносят в дом пианино, хозяйка в очень откровенном наряде садится играть на нем, а грузчики — здоровенные амбалы — тут же начинают ее ласкать, и дело быстро заканчивается групповым сексом. По такому принципу строились и остальные сюжеты: полуминутная завязка, а все остальное время — порно. В зале, кроме нас, никого не было. Мы все сидели в одном ряду, а оператор из Литвы сел на первый ряд. Вскоре мы решили, что пора сваливать, поскольку за пределами темного зала — дневной Париж, а здесь уже все ясно. Я позвал оператора, а в ответ услышал:
— Не мешай!
Я крикнул ему, что мы уходим.
— Я остаюсь! — ответил нам ветеран-оператор. — Идите без меня!
Сейчас, достигнув возраста того оператора, я все же никак не могу понять, чем его так прельстило то зрелище.
На следующее мероприятие я уже сам стал подбивать людей, предлагая сходить на всемирно известное варьете Фоли Бержер. Из рекламных буклетов я уже знал, что из всех подобных заведений — Мулен Руж или Крейзи-Хосес — билеты в Фоли Бержер были самыми дешевыми. И только продав икру и водку, некоторые из нас могли позволить себе такое удовольствие. Собралось нас человека четыре. Мы купили самые дешевые билеты — когда спектакль уже начался, в кассе нам сделали скидку, — и чуть ли не бегом мы понеслись по фойе и лестницам на свой балкон. При подходе к залу мы услышали знакомые звуки «Калинки».
— Куда ты нас привел? — раздались голоса. — Это мы и в Москве могли послушать.
Внутренне напрягшись, я ускорил шаг и только когда попал на наш балкон, у меня отлегло от сердца: около 30 девушек топлес, образуя «хорус лайн», то есть стоя в линию, дружно поднимали в такт «Калинке» ноги. Я понял, что бить меня не будут.
И еще запомнилось наше посещение Каннского фестиваля. Программой поездки было предусмотрено, что наша группа посетит два фестивальных сеанса. Нам были розданы билеты, как выяснилось, очень дорогие по нашим меркам — в сумме цена двух билетов равнялась всем полученным нами на поездку франкам. Среди нашей группы поползли
Чулюкин ответил мне (а в моем лице всем, кто задавался этим вопросом) очень твердо, что мы — кинематографисты, а не работники торговли, и не стоит об этом забывать: что джинсы и жвачка не должны заслонять нам важнейшее из искусств, и вообще нам выпал шанс прикоснуться к одному из самых известных в мире фестивалей и этот шанс для нас, для кинематографистов, должен быть дороже денег. Так что разговор на эту тему он считает законченным и вся группа должна стопроцентно явиться на фестивальные просмотры. После такого заявления мы поняли, что мысли о продаже билетов стоит забыть.
Еще в Москве нас предупредили, что на фестивальные просмотры надо приходить обязательно в галстуках-бабочках. У всех такие бабочки уже были, правда, ни смокингов, ни даже вечерних костюмов многие из нас с собой не взяли, так что я, например, пришел на просмотр в куртке, и огромной зеленого цвета бабочке, купленной в галантерейном магазине напротив Центрального телеграфа в Москве — больше нигде такого типа галстуков я не нашел. В таких же зеленых бабочках было еще несколько членов нашей группы. Мы заняли целый ряд в амфитеатре фестивального дворца, выполненного в виде огромного съемочного павильона (уже ради этого стоило прийти на просмотр), в середине ряда сидели Чулюкин и переводчица, которую выделили нам для просмотра фильма.
Начался фильм. Это было какое-то заумное кино, муторное, с длинными диалогами, абсолютно непонятное, и наши, сидящие с краев, то и дело просили передать переводчице вопросы, типа: «Что он сказал?» или «А что она ответила?». И так по нашему ряду постоянно проходила волна вопросов-ответов, громкий шепот, возня. Вскоре выяснилось, что наш ряд стал беспокоить зрителей, сидящих впереди и сзади. Какие-то старушки в буклях, потеряв терпение, стали возмущенно шикать на нас, и когда в финале зажегся свет, все смотрели на нас, как на каких-то диких, непонятно как попавших сюда людей. Мне казалось, что особый ужас у старушек вызывали наши огромные зеленые бабочки.
После этого просмотра, не убоявшись даже грозного предупреждения Чулюкина, мы (несколько относительно молодых и неизвестных кинематографистов, включая оператора-ветерана из Литвы, сразу примкнувшего к нам еще в Париже) пошли в кассы Дворца и продали наши билеты по своей цене. У нас их буквально выхватили из рук. Следующий просмотр должен был быть через день, и мы, получив за билеты деньги, стали опять ходить по магазинам и пить фанту и кока-колу. А на следующий день ко мне подошел Чулюкин и отведя в сторону, сказал:
— Толь, ты не можешь продать наши билеты (а он был в поездке с женой.) Нас пригласили в гости, жаль, если билеты пропадут.
— Нет проблем, — сказал я.
— Меня устроит даже если за полцены, — сказал Чулюкин.
— Что вы! — отмахнулся я. — За свою цену вырывают из рук!
— Ну, я на тебя надеюсь, — дружески похлопал он меня по плечу, пропустив мимо ушей мою реплику про «вырывают из рук».
Билеты Чулюкина я продал и, как выяснилось потом, на втором фестивальном просмотре не было ни одного члена нашей группы. Трезвый расчет победил. А я на вырученные деньги купил в Каннах очень дорогой диск «Стар-систерс», только что вышедший, который я ни за что бы не смог купить, если б не эти неожиданно свалившиеся деньги от продажи билетов. К тому же теперь этот виниловый диск стал еще и сувениром и напоминает мне о фестивале в Каннах.