Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— И правильно сделали! — с деланным жаром подхватил я. — Сразу приемная наполнилась совсем другими ионами, фотонами, флюидами. А я вот решил, что это подарок поклонника.
— Нет, дала вахтерша. — сказала Зинаида Николаевна и взяла, как мне показалось, с радостью трубку зазвонившего телефона.
Другая на ее месте, если бы хотела поддержать такой тон беседы наверняка, сказала бы что-нибудь вроде:
— Ой, что вы, какие поклонники! Дождешься от них, чтобы цветы подарили! Что вы!
На что я мог тут же подхватить тему и сказать:
— Поверьте, есть еще настоящие мужчины. Пройдемте, пожалуйста, ко мне.
И она бы пошла
Короче, так прошел еще один месяц. Я, честно говоря, совсем извелся: кто бы ни пришел ко мне, тут же прошу Зинаиду Николаевну принести нам чай или кофе, то и дело вызываю ее к себе и прошу принести то один договор, то другой — и все для того, чтобы лишний раз увидеть ее. И сам выскакиваю к ней в приемную под предлогом узнать, много ли сегодня у меня на приеме народа, а на самом деле опять посмотреть на нее. А она, как пришла в первый день на работу ко мне, все такая же — никаких подвижек, никаких человеческих нюансов, все время строгая субординация: ты — начальник, я — подчиненная. Что делать? Прямо замкнутый круг!
И поверите, решение вдруг пришло само по себе от безвыходности ситуации. Правильно говорят, когда человека припрут к стенке — тут от него всего можно ожидать. Вызвал я однажды Зинаиду Николаевну к себе в кабинет и сказал:
— Уважаемая Зинаида Николаевна, у меня есть к вам разговор.
Она:
— Я вас слушаю.
— Вы сядьте, пожалуйста, — предложил я. — Разговор будет серьезный.
Она послушно села.
— Понимаете, Зинаида Николаевна, вы — отличный работник, к вам у меня нет никаких претензий — благодаря вам наше издательство стало работать как достойное учреждение. Все это отметили. И я поднял перед руководством вопрос о повышении вашего оклада на 25 процентов.
— Благодарю вас, — сказала Зинаида Николаевна.
— Вы это заслужили, и моя роль в этом ничтожна. Я собираюсь говорить с вами о другом.
— Я вас слушаю, — сказала она.
— Понимаете, Зинаида Николаевна, заранее хочу предупредить вас, что все, что я вам сейчас скажу — полная чепуха, и я не имею никакого права говорить с вами на такие темы. Но в то же время я вынужден это сказать, так как в последнее время я испытываю определенные трудности в своей жизни, а именно в той ее части, которая связана с моей работой.
Я сделал паузу. Она ничего не сказала, сидела и внимательно смотрела на меня. Я набрал воздух, чтобы унять волнение. Честно скажу, испытывал я совсем не легкий мандраж, как говорят в таких случаях, а самый что ни на есть тяжелый. Да еще взгляд ее, такой внимательный и серьезный. Человек думает, возможно, что я что-то дельное скажу, связанное с нашей работой, что-то важное, и даже не подозревает, какую херню я собираюсь ей выложить. В один момент я под этим взглядом чуть было не отказался от своей затеи, но огромным усилием воли заставил себя продолжить:
— Работа у меня напряженная, вы знаете, сколько приходит ко мне людей-психопатов, мнящих себя композиторами и со всеми мне приходится находить общий язык, как-то их успокаивать, умиротворить и поскорей выпроводить, желательно без скандала. Но все напряжение остается во мне. И это для меня порой невыносимо. Я иногда ношусь по своему кабинету и готов все разнести
Зинаида Николаевна внимательно меня слушала и смотрела на меня тем же серьезным взглядом, ничем не выказывая своего отношения к моим словам. И потому я не стал дальше тянуть резину, пошел в атаку — была не была! Лучше смерть, но смерть со славою! Кто не рискует, тот не пьет шампанское! Вперед! И я ей сказал:
— А ведь вы, Зинаида Николаевна, легко можете спасти меня, создать для меня некий вид психо-физиотерапевтической помощи, и тогда все неприятности могут превратиться в сущую ерунду только от одного вашего доброго взгляда. Все в вашей власти. Вы таите в себе такой целительный заряд, который способен моментально привести меня в норму и дать новые силы для продолжения своей деятельности. Вы меня понимаете, Зинаида Николаевна?
— Понимаю, — сказала она, все так же внимательно глядя на меня.
— Вы можете дать мне этот свой целительный заряд, дорогая Зинаида Николаевна? — взял я мощный аккорд.
— Я постараюсь, — сказала она, и мне показалось, что она все поняла о чем идет речь.
— Значит, вы принимаете мое предложение? — все же спросил я.
— Да, — сказала она просто.
— Тогда, пожалуйста, заприте дверь, — сказал я, чтобы сразу расставить все точки над «и»: если закроет дверь, значит, сомнений быть не может — мой сигнал понят правильно.
Зинаида Николаевна встала, подошла к двери и заперла ее на ключ.
— Я восхищен вами, Зинаида Николаевна, — сказал я, вышел из-за стола, подошел к ней и взял ее за талию.
Как я и ожидал, тело ее оказалось податливым и гибким. О, как я ждал этого момента! Прав был мой друг-виолончелист: такие женщины — это подарок судьбы! Во всяком случае я был на седьмом небе от счастья, тем более что столько времени я к нему стремился.
Когда мы все закончили и я упал в кресло, тяжело дыша, Зинаида Николаевна поправила свою одежду, прическу, отперла дверь и, уходя, сказала мне:
— Не забудьте, завтра у вас в 10–30 совещание в Союзе композиторов.
И вышла из кабинета.
А я сидел и приходил в себя, еще не веря, что мой план удался. Ведь я шел ва-банк, никакой уверенности, что Зинаида Николаевна пойдет мне навстречу у меня не было, даже наоборот — я подозревал, что она оскорблено покинет кабинет и уволится. К этому я себя подготовил, решив, что пусть лучше будет так, чем каждый день видеть ее и страдать. Но почему она согласилась отдаться мне? Неужели я ей нравлюсь? Нет, интуитивно я чувствовал, что я все же не ее человек и не мог вызвать в ней никаких чувств. Да и по тому, как вела она себя во время секса, тоже было видно она выполняла долг, все равно как заполняла картотеку. Неужели она отдалась мне потому, что я начальник и от меня зависит ее благополучие? Наверное, все же это так. «Я начальник, в этом все дело», решил я в конце концов. Но почему это было сделано с такой покорностью, так буднично, будто так и должно быть — подчиненная должна отдаться начальнику без всяких разговоров? В этом я вдруг почувствовал что-то от крепостничества — барин имеет право обрюхатить дворовую девку. Может так? Неужели остались эти гены? Сидят в подкорке у наших женщин и при определенных условиях просыпаются?