Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
Удовлетворение и радость от недавней победы сразу вдруг как-то поблекли; мне вдруг стало казаться, что я совершил какую-то гнусность, заставил постороннего человека отдаться мне, использовав свое служебное положение. Все так и было на самом деле, но всегда, когда я склонял кого-нибудь к сексу у себя в кабинете, все происходило легко, игриво, с ироническими комментариями, замечаниями с обеих сторон, все напоминало, если представить образно — легкий танец розовых фламинго на фоне Атлантического океана. Так мне представлялось это по легкости и виртуозности акта, происходящего в моем кабинете.
А сейчас? Когда я испытал, казалось,
Тут же я стал себя успокаивать, что это наш первый секс, для нее неожиданный (я ведь готовился к этому дню, сто раз представлял себе, как все может произойти, рисовал эротические картины, смаковал детали — то есть был подготовлен психологически к этому акту, хотя все же, не буду скрывать, действительность поразила меня несовпадением с моими мечтами.) А ей надо привыкнуть ко мне, как-то настроиться на близость, раскрепоститься, и тогда, возможно, появятся у нас та легкость и взаимопонимание, какие бывают у спортсменов или циркачей, когда достаточно одного возгласа, чтобы партнер понял, что надо делать.
Успокоив себя таким образом, я с трудом дождался следующего дня, как можно скорее попытался разделаться с каждым посетителем, а после обеда объявил через Зинаиду Николаевну, что меня срочно вызвали на Студию граммзаписи и потому оставшихся посетителей я приму завтра. Минут пять я возбужденно ходил по кабинету, ожидая, пока приемная очистится от народа, а потом выглянул и позвал Зинаиду Николаевну:
— Зинаида Николаевна, зайдите ко мне, пожалуйста.
И встал возле двери. Как только она зашла, я тут же запер дверь на ключ.
— Дорогая Зинаида Николаевна. Этот хрыч Марченко чуть не довел меня до истерики своими военными маршами. Надежда только на вас! — одним духом выпалил я.
Зинаида Николаевна тут же стала расстегивать кофточку, а я не в силах совладать с собой, обхватил ее за ягодицы и прижал к себе.
— О, Зинаида Николаевна! — издал я какой-то утробный звук. — Вы — моя целительница. Оазис в пустыне! — повторил я вдруг слова виолончелиста, хотя терпеть не могу плагиата.
Вторая наша секс-сессия была как две капли воды похожа на первую. Но в то же время я мысленно ругнул себя за то, что налетел на нее как шквал, как цунами. Человек просто не смог настроиться, объяснял я самому себе. Она не Маша, у нее другой темперамент и психофизический тип — это совсем другой человек, спокойный, может, даже слегка заторможенный, и вовлекать ее в спонтанный секс, не подготовив к нему, неразумно. И нечего ожидать ответной реакции, даже легкого намека. «С человеком надо работать!» — такой вывод сделал я после второй нашей встречи.
На следующий день, когда в приемной у меня сидели люди, я, выпроводив очередного посетителя из кабинета, попросил Зинаиду Николаевну зайти
— Там еще сидят люди.
— Знаю, — сказал я. — Я вас пригласил по другому поводу. Присядьте на минутку, — усадил я ее в кресло, а сам открыл свой сейф и достал оттуда коробочку французских духов «Шанель».
— Это вам, — протянул я ей духи.
— Ой, спасибо, но я не могу их взять, — сказала она.
— Почему? — удивился я.
— Потому что я не смогу объяснить мужу их появление у меня, — сказала она.
— Скажите, что купили в магазине, — пожал я плечами. — Получили сегодня премию и как раз в нашем магазине продавали «Шанель».
— Это на меня не похоже, — сказала она.
— Вы что, не покупаете себе духи?
— Покупаю, но не такие дорогие, а во-вторых обычно у нас в семье все делается сообща, — объяснила она. — Так что я не могла бы без одобрения сделать себе такую покупку.
— Понятно, — сказал я. — А может, вы скажете мужу, что вам должны дать премию и вы уже присмотрели себе любимые духи?
— Спасибо большое, но лучше пусть они полежат у вас. Если будет такая возможность, я вам сообщу, — сказала она, вставая. — Я вызову следующего, да?
— Пожалуйста, — сказал я, пряча духи в сейф.
«Ну, вот, думал я, даже нельзя сделать ей от души подарок». В этот день я к ней не приставал, огромным усилием воли заставив себя уйти из издательства до окончания рабочего дня, будто бы по делам. Но так поступать мне удавалось не часто. Поверите, в меня будто бес вселился — я готов был заниматься с ней сексом с утра до вечера, если б была такая возможность. Меня возбуждало в ней все — голос, кожа, взгляд, изгибы тела, запах волос. Все-все! И даже ее индифферентность! Мне казалось, что вот в следующий раз все будет иначе, я смогу вызвать в ней хоть какую-то новую эмоцию, движение, звук, вздох. Ничего подобного! Все повторялось как по кругу: я налетал на нее, как смерч, как ураган, закручивался вокруг нее в сумасшедшей лезгинке, гопаке, взрывался мириадами шутих, преодолевал звуковой барьер и падал опустошенный в кресло. А она, поправив свою одежду, сообщала мне будничным тоном расписание моих дел на завтра и удалялась.
И еще: чем больше я думал о рудиментах крепостничества, проявлявшихся в ней во время секса со мной, тем больше убеждался, что и во мне проявляются эти самые рудименты, только противоположного свойства — я ощущал себя барином, владельцем крепостных крестьян, с которыми имею право делать все, что хочу. Представляете! И в этом качестве эксплуататора-помещика я получал еще какой-то дополнительный, очень тонкого свойства и, возможно, по сути немного порочный кайф от наших взаимоотношений с Зинаидой Николаевной. Вот такой букет чувств.
Особенно тяжело мне теперь давались дни, когда я должен был находиться вне издательства, например, короткие командировки в Петербург, где находился наш филиал, или даже работа на киностудии, где снимался сериал, в котором я принимал участие в качестве композитора. В такие дни я минимум два раза в день звонил в издательство под предлогом узнать, как там дела, но на самом деле услышать ее голос. Разговор был сугубо деловым. Я не отваживался сказать ей какие-нибудь ласковые слова — отношения у нас установились все же не любовников, а скорее деловых партнеров, и потому такие нежности нам были вроде ни к чему.