О друг, я не думала, что тишина Страшнее всего, что оставит война. Так тихо, так тихо, что мысль о войне Как вопль, как рыдание в тишине. Здесь люди, рыча, извиваясь, ползли, Здесь пенилась кровь на вершок от земли… Здесь тихо, так тихо, что мнится — вовек Сюда не придет ни один человек, Ни пахарь, ни плотник и ни садовод — никто, никогда, никогда не придет. Так тихо, так немо — не смерть и не жизнь. О, это суровее всех укоризн. Не смерть и не жизнь — немота, немота — Отчаяние, стиснувшее уста. Безмирно живущему мертвые мстят: Все знают, все помнят, а сами молчат.
1940, Финляндия
ДОРОГА
В ГОРЫ
1 Мы шли на перевал. С рассвета менялись года времена: в долинах утром было лето, в горах — прозрачная весна. Альпийской нежностью дышали зеленоватые луга, а в полдень мы на перевале настигли зимние снега, а вечером, когда спуститься пришлось к рионским берегам,— как шамаханская царица, навстречу осень вышла к нам. Предел и время разрушая, порядок спутав без труда,— о, если б жизнь моя — такая, как этот день, была всегда! 2 На Мамисонском перевале остановились мы на час. Снега бессмертные сияли, короной окружая нас. Не наш, высокий, запредельный простор, казалось, говорил: «А я живу без вас, отдельно, тысячелетьями, как жил». И диким этим безучастьем была душа поражена. И как зенит земного счастья в душе возникла тишина. Такая тишина, такое сошло спокойствие ее, что думал — ничего не стоит перешагнуть в небытие. Что было вечно? Что мгновенно? Не знаю, и не всё ль равно, когда с красою неизменной ты вдруг становишься одно. Когда такая тишина, когда собой душа полна, когда она бесстрашно верит в один-единственный ответ — что время бытию не мера, что смерти не было и нет.
1939-1940
РАЗВЕДЧИК
Мы по дымящимся следам три дня бежали за врагами. Последний город виден нам, оберегаемый садами. Враг отступил. Но если он успел баллоны вскрыть, как вены? И вот разведчик снаряжен очередной полдневной смены. И это — я. И я теперь вступаю в город, ветра чище… Я воздух нюхаю, как зверь на человечьем пепелище. И я успею лишь одно — бежать путем сигнализаций: «Заражено, заражено»… …И полк начнет приготовляться. Тогда спокойно лягу я, конец войны почуя скорый… . . . . . . . . А через час войдут друзья в последний зараженный город.
<1940>
[ПОЛУНОЧНАЯ]
Маятник шатается, полночь настает, в доме просыпается весь ночной народ. Что там зашуршало, что там зашумело? Мышка пробежала, хвостиком задела… (Никому не видные, тихонькие днем, твари безобидные, ночью мы живем.) Слышишь сухонький смычок ти-ри-ри, ти-ри-ри?.. Это я пою, сверчок,— тири-ри, тири-ри… В темной щелочке сижу, скрипку в лапочках держу… Если вдруг бессонница одолеет вас, лишнее припомнится, страшное подчас,— слушай тихий скрип смычка — тири-ри, тири-ри… Слушай песенку сверчка — ти-ри-ри, ти-ри-ри… И тоску постылую заглушит сверчок — сны увидишь милые: пряник и волчок. Слушай, слушай скрип смычка ти-ри-ри, ти-ри-ри… Слушай песенку сверчка — ти-ри-ри, ти-ри-ри…
Осень 1940
МАРШ ОЛОВЯННЫХ СОЛДАТИКОВ
Эй, солдат, смелее в путь-дорожку! Путь-дорожка огибает мир. Все мы дети Оловянной Ложки, и ведет нас Юный Командир. Гремят наши пушки, штыки блестят! Хорошая игрушка, дешевая игрушка — коробочка солдат. Командир моложе всех в квартире,
но храбрей не сыщешь молодца! При таком хорошем командире рады мы сражаться до конца. Гремят наши пушки, штыки блестят! Отличная игрушка, любимая игрушка — коробочка солдат. Всех врагов мы сломим понемножку, все углы мы к вечеру займем, и тогда об Оловянной Ложке и о Командире мы споем. Гремят наши пушки, штыки блестят! Первейшая игрушка, храбрейшая игрушка — коробочка солдат!
Осень 1940
РОМАНС СТОЙКОГО ОЛОВЯННОГО СОЛДАТИКА
1 В синем сапоге, на одной ноге, я стою пред комнаткой твоей… Буки не боюсь, не пошелохнусь — всюду помню о любви своей! Пусть и град, и гром, пусть беда кругом — я таким событьям только рад. Охватив ружье, с песней про Нее — крепче на ноге держись, солдат. 2 В синем сапоге, на одной ноге, под твоим окошечком стою. Буки не боюсь, не пошелохнусь, охраняю милую мою. Пусть беда кругом, пусть и град, и гром — никогда не отступай назад! Охватив ружье, с песней про Нее — крепче на ноге держись, солдат!
Осень 1940
" Как много пережито в эти лета "
Как много пережито в эти лета любви и горя, счастья и утрат… Свистя, обратно падал на планету мешком обледеневшим стратостат. А перебитое крыло косое огромного, как слава, самолета, а лодка, павшая на дно морское, краса орденоносного Балтфлота? Но даже скорбь, смущаясь, отступала и вечность нам приоткрывалась даже, когда невнятно смерть повествовала — как погибали наши экипажи. Они держали руку на приборах, хранящих стратосферы откровенья, и успевали выключить моторы, чтобы земные уберечь селенья. Так велика любовь была и память, в смертельную минуту не померкнув, у них о нас, — что мы как будто сами, как и они, становимся бессмертны.
1935
" Подбирают фомки и отмычки, "
Подбирают фомки и отмычки, Чтоб живую душу отмыкать. Страшно мне и больно с непривычки, Не простить обиды, не понять. Разве же я прятала, таила Что-нибудь от мира и людей? С тайным горем к людям выходила, С самой тайной радостью своей. Но правдивым — больше всех не верят. Вот и я теперь уже не та. Что ж, взломайте… За последней дверью Горстка пепла, дым и пустота.
1940
"…Еще редактор книжки не листает "
…Еще редактор книжки не листает с унылой и значительною миной, и расторопный критик не ругает в статье благонамеренной и длинной, и я уже не потому печальна: нет, всё, что днями трудными сияло, нет, всё, что горько плакало ночами,— не выплакала я, не рассказала. Я — не они — одна об этом знаю! О тайны сердца, зреющего в бури! Они ревнуют, и они ж взывают к стихам… И ждут, чело нахмурив…
1940
" На собранье целый день сидела — "
На собранье целый день сидела — то голосовала, то лгала… Как я от тоски не поседела? Как я от стыда не померла?.. Долго с улицы не уходила — только там сама собой была. В подворотне — с дворником курила, водку в забегаловке пила… В той шарашке двое инвалидов (в сорок третьем брали Красный Бор) рассказали о своих обидах, — вот — был интересный разговор! Мы припомнили между собою, старый пепел в сердце шевеля: штрафники идут в разведку боем — прямо через минные поля!.. Кто-нибудь вернется награжденный, остальные лягут здесь — тихи, искупая кровью забубенной все свои н е б ы в ш и е грехи! И соображая еле-еле, я сказала в гневе, во хмелю: "Как мне наши праведники надоели, как я наших грешников люблю!"
