Голос из глубин
Шрифт:
— Вы представьте, Дирк, их разносторонность. Будущий сибирский каторжанин, активный член тайного общества, знавший английский, французский, немецкий, испанский, итальянский, латинский, греческий, еврейский, польский языки, знаток морской географии и астрономии, Дмитрий Завалишин совершил кругосветное плавание, к тому же объездил всю Верхнюю Калифорнию и осмотрел места теперь известные своими запасами золота. Там, на берегу реки Сакраменто, он обдумывал жизнь новых русских поселений — это ж было неподалеку от знаменитой колонии Росс, основанной Российско-Американской компанией в 1812 году.
Наташа притронулась указательным пальцем к огоньку большой свечи, стоявшей рядом с ее прибором на столе:
— Они ж чертили карты, писали свои исследования, делали счисления при свете сальных свечей, совершали первые открытия, притом неся трудную корабельную службу. — Она добавила совсем тихо: — Поверите ли, я так порой ясно вижу их за своими любимыми и изнурительными занятиями, и, пожалуй, мне знакомы многие их неповторимые привычки.
Посмотрев на Дирка, она рассмеялась.
— Завалишин имел даже свои серьезные наблюдения и конечно ж суждения об американском вороне, — это уж наверняка должно вас завоевать. Вы, как и наш московский друг Амо Гибаров, чуть-чуть помешаны на врановых. Спору нет, говорят, и такие авторитеты, как этолог Конрад, они птицы умнейшие, хотя, мне кажется, пристрастие к ним требует особого характера. — Наташа усмехнулась. — Но, возвращаясь к судьбе декабристов, которые исследовали океан, приходили и на этот континент, в мечтах перекидывали мосты к нам, испытываешь боль и черпаешь силу. Тяжко расплачивались в России лучшие сыны ее за свой талант и цельность…
Уже в конце вечера Хорен спросил:
— Но что вам в странствии особенно запомнилось?
— Я оказалась лицом к лицу с тем, что синоптики называют «фронтом урагана». Цепи скалистых гор внезапно накрылись серым, средь бела дня потонули в ночи. Но в то время, когда я со страхом озиралась, — мы очутились на своей машине среди ущелья, — вдруг вдалеке перед нами распахнулось нечто невероятное — вся вселенная, сияющая. Явилось солнце, а небо в той дальней стороне украшало себя невинными, легкими облаками. Из мрака мы глядели туда!
— Ну, — продолжал Дирк свою незатейливую викторину, — а какой из рассказов Андрея в вечернюю пору у костра особенно заворожил вас?
— Несколько раз мы спутешествовали в восемнадцатый век, заглянули на Аляску старых времен. Он потчевал меня вместо современных детективов исследованиями мореходов-первооткрывателей. У него к этому свой давний интерес, и тут еще один перекресток, где мы охотно встречаемся. А сейчас, Дирк, самое время и вам сочинить сагу о вашем предке, который в поисках своей земли, милого голландского домика и хороших пастбищ пересек океан, не подозревая, что его потомок на этой земле Нового Света, добропорядочный ученый с сумасшедшей, но справедливой идеей сделать океан обитаемым, будет действовать от обратного. Итак, голландец начнет рыскать по океаническим глубинам и заселять их мечтами. Ибо перед тем, как человек делает свой рачительный шаг на новом поприще, впереди с факелами во тьму устремляются донкихоты. Разве нет, Дирк? Теперь я и хочу
Они не знали тогда, что ответ Хорена будет пророческим:
— Мое доверие к возможностям океана безгранично, я ему вверил все лучшее, чем располагаю, скромно рассчитывая, что и он чистосердечно распахнет передо мною свои объятия. — И тут Хорен сделал, как он же заметил вслух, важное примечание: — Наташа, очень дорогая Наташа! Андрей не даст мне соврать, я ждал вашего приезда почти с таким же пылом, как и он, только братским. Ну, а необычайное парение словес наших, пожалуй, результат некоторой эйфории в связи с вашим присутствием. Когда люди запросто станут ездить друг к другу с одного конца света на другой, перестав себя противопоставлять в общем и в частности друг дружке, им вовсе не понятно будет, какое значение мы придавали расстояниям, разлукам, тоске.
Наташа благодарно кивнула Дирку и беспомощно развела руками.
— Я так взволнована, Дирк, что потеряла дар речи. Знаю только, этот вечер в вашем голландско-американском домике останется памятным до конца моей жизни. Это вроде общего плавания…
Они сидели теперь за маленьким столиком, пили кофе и полушутливо-полусерьезно прикидывали, куда в следующем веке, — а он — в соседстве, — шагнет их наука. Дирк воскликнул:
— Сейчас уже записаны песни китов, потом их расшифруют — и, пожалуйста, маленьких детей мы сразу сумеем учить и языку дельфинов, и человеческой речи. Мало ли какая необходимость возникнет себя же корректировать свойствами благородных обитателей моря.
Хорен легким движением головы показал друзьям — на стене у него висел большой фотопортрет дельфиньей пары.
— Все-таки ведь не редкость, когда человеку среди себе подобных и одиноко, и он все чаще выходит на контакт со зверями… У меня есть своя тайна, я даже ее и Энн не доверил, а вам сейчас открою: я хотел бы перед своим уходом из жизни услышать в глубинах моря что-нибудь вроде гимна китов, — Дирк рассмеялся, — могу же я себе позволить такую роскошь, а?! Но, возможно, подобные мечты возникают от глубокого недовольства собой.
Наташа неожиданно погладила Хорена по плечу. Андрей молчаливо кивнул и пристально взглянул на друга.
— Так я расскажу вам, какую штуку учинили мои друзья, а если захотите, дам послушать необыкновенную запись. Только подсядем к камину, у меня в нем не электрические, декоративные поленья, а настоящий древесный уголь. Сядем на маленькие табуретки, будем пить уже ночной свой кофе, а я приоткрою вам еще один секрет природы, наверняка неожиданный для вас.
Они перешли в каминную, уселись на ковре, а не на табуретки, и Хорен начал:
— Лишь маленький домашний бесенок знает, о чем только не думается в заполночный час. Ну, и о том, что волк нам ближе, чем нас учили некоторые жестокие сказки, настораживали предрассудки. Теперь появились непривычные музыкальные понятия, я только и слышу со всех сторон от друзей-этологов — песни китов, песни волков.
Дирк обвел глазами комнату, на голой кирпичной стене и тут висела фотография семейной пары — двух дельфинов, снятых лишь в другом ракурсе. Казалось, они полуулыбались.