Голос крови
Шрифт:
– Я исполняю приказы только короля, – отрезал Паллантид и покосился на Конана.
– Исполняй, – кивнул киммериец. – А вот еще Просперо хочет что-то сказать…
– Месьор, вы что, лотоса обкурились? – нахмурился Просперо и вышел на середину, пожирая нас грозным взглядом из-под пушистых темных бровей. – Не спорю, готовиться надо, и одобрю приготовления Гленнора. Но! Война – это последний довод. Давайте снова попробуем перехитрить Тараска!
– У-у… – одновременно скривились Гленнор, Конан, Паллантид и даже Ольтен.
– Выслушайте же до конца! – поднял голос
– Ну-у… – задумчиво протянул барон Гленнор, сложив вместе подушечки пальцев. – Можно попробовать… Латерана – это, конечно, не Вертрауэн, руки у нас покороче, но зато, – Гленнор просиял, – зато головы покрепче. Принимается. Вы ведете войну явную, я веду войну тайную. Если решение принято, прошу разрешения откланяться. Дел невпроворот.
Барон сбросил плед, встал, предъявив всем присутствующим парадный бархатный колет со скромными орденскими значками, коллекции которых позавидовал бы любой собиратель редкостей, поклонился королю, герцогу и быстрым шагом отбыл. Конан крикнул вдогонку:
– Никаких бумаг с приказами не получишь! Действуй, как привык!
– Я всегда действую, как привык, – совсем тихо донеслось со стороны дверного проема, и тяжелая резная дверь мягко закрылась.
– А как же я? – взвился Ольтен.
– Ты? – Конан с хитрецой посмотрел на молодого принца. – Обещать не обещаю, но к лету уже не ты будешь к меня в гостях, а я у тебя. Где – неважно. Но с полным соблюдением этикета, соответствующего двум коронованным особам. Идемте спать, благородные месьоры. Публио, если ты сейчас полезешь ко мне со своими бумажками – зарежу на месте, а голову выкину в окно. Вопросы снабжения войска обсудишь с Паллантидом.
Тарантия, Аквилония.
8 день Третьей весенней луны.
Еще в славное царствование Сигиберта Завоевателя, знаменитого не только военными походами, но и искренней любовью к очаровательной супруге, зингарке Алендии, Тарантийский замок украсился небольшим, всего на три этажа, чудом света – некая помесь висячего парка, зверинца и естественного природного ландшафта. Замшелые валуны, ручейки, небольшие, но шумные водопадики, экзотические растения, осеняемые крилами затейливых птичек, свезенных в прохладную Тарантию со всех сторон света. Милые пушистые зверьки, начиная от маленьких ланей и заканчивая прирученными котятами леопардов и пантер… Лучшее место для устроения заговоров и громких любовных сцен.
Дело в том, что зимние
У меня тут было свое особенное местечко, слегка напоминавшее родные пущи Гандерланда. Невысокая искусственная скала с водопадом, каменная скамья, застеленная волчьими шкурами, кустики вереска и особые желтые цветы, которые растут только на полуночных болотах. Маленький уголок дома в сердце холодной Тарантии.
Хальк, барон Юсдаль, приносит потрепанную папку с вензелем тайного советника, раскладывает маленький стальной пюпитр, раскрывает золотую чернильницу, тубус с перьями, строит ужасно вдохновенное лицо и начинает писать… Тьфу, клякса, будь она неладна! Берем новый лист.
«Милая Цинтия, весна сердца моего! Увы, но тебе, как и всякой любви, предугадательно наинеприступнейшее из прибежищ. Как если бы ты, подобно лучезарной голубке, вырвалась из дланей моих, то приняла бы себе в обиталище некий пловучий остров, что вознесся волею ветров в отдаление, безмерное и невидимое. Я же своим воздухновением сие отдаление преодолеть усерден, будь там даже подступы загорожены льдами.
Сударыня!..»
Великая Иштар, что я написал? Влюбленные, бесспорно, глупеют в позициях жизни, ибо весь ум их отдается любви. Продолжим…
– О, нет! – простонал я, расслышав неподалеку чьи-то голоса. Светлое вдохновение исчезло так, будто грязная кухарка вымела его помелом за порог и отдала на растерзание псам.
– Ты не можешь так со мной поступить!
– А я тебе ничего и не обещал! Альбиона, пойми, я люблю другую!
– Ты можешь любить хоть собственного жеребца, суть от этого не изменится! Ты меня использовал и выбросил!
– Причем не первую… – мужской голос снисходительно надменен. – Альбиона, повторяю – ты была приятной женщиной для меня, я был приятным мужчиной для тебя. Надеюсь. В конце концов, мы дружили.
Хальк, барон Юсдаль замер в безмолвии, не хуже близлежащего валуна. Еще не хватало услышать любовную перебранку короля и его пассии! За такое не прощают даже самые великодушные монархи.
– А это подарки, эти охоты, эти заверения о тои, что глаза мои подобны звездам! Да-да, звездам, которые никогда не угаснут на твоем небосклоне!
– Это, как говорит Хальк, полити… э-э… поэтическое преувеличение.
– Значит, ты меня выгоняешь?
– Нет, я хочу расстаться с тобой, как с другом. И ты знаешь, что я никогда тебя не оставлю. Пойми, ты не королева. Ты богата, красива, умна, посмотри, сколько вокруг ходит парней, которые ничуть не хуже меня! Неужели вся моя привлекательность только в моей короне?
– Но ты мой, мой, понимаешь, бесчувственная скотина?
– Я ничей. Я только свой собственный. А это ты понимаешь? Перестань на меня орать, я ведь и рассердиться могу…