Голос крови
Шрифт:
– Если угодно, то хоть сегодня.
– Нет. Машина будет в нашем распоряжении только завтра с шести утра. Вы найдете ее здесь на территории и можете с ней ознакомиться. Завтра заедете за мной к половине девятого. Где я живу, вы, вероятно, уже знаете.
Эндрю Чандлер-Литтон кивнул Бену, и тот, вежливо поклонившись на прощание, покинул громадный кабинет, из которого за широким, во всю стену, окном открывался вид на Северное море.
Здание выстроили пять лет назад. Светлое и приветливое, оно было украшено большими окнами не только там, где находился директорский кабинет. Чандлер-Литтон уже десять лет входил в руководство концерна «ИмВак», одного из ведущих производителей вакцин. Два года назад удалось избежать его поглощения американским концерном,
Эндрю Чандлер-Литтону было шестьдесят три года, его жене Шэннон – сорок девять. У них было две дочери – Александра и Анна. Старшая дочь Александра в двадцать пять лет защитила диссертацию в области биологии в Стэнфорде и, получив степень, стала работать преподавателем в университете. Девятнадцатилетняя Анна училась на физическом факультете в Торонто. Девушки унаследовали способности к естественным наукам с двух сторон: Чандлер-Литтон был медиком, его жена – врачом-гинекологом и вела свою практику в Хаммерсмите [23] . Чандлер-Литтон постоянно жил на своей вилле в восточной части Дарема неподалеку от крикет-клуба. Супружеская жизнь Эндрю и Шэннон протекала без скандалов. Для желтой прессы интерес представляла только их дочь Анна: она любила крепко выпить, не пропускала никаких вечеринок, любила вращаться в среде андеграунда, отдавая особое предпочтение молодым дамам в кожаных нарядах. Для настоящего скандала этого было маловато, так как большинство изданий публично исповедовали свободные и либеральные взгляды. Но Анна была фотогенична, ее временные подружки тоже, а газетные полосы нужно было чем-то заполнять.
23
Хаммерсмит – район Лондона.
– У этого человека есть какая-то тайна, – сказал две недели назад издатель газеты «Скоттиш индепендент» Седрик Дарни своему бывшему судебному репортеру. – И вы ее выясните.
Специально ради этого разговора он сам явился на квартиру Бена в Даддингстоне. Уж если Седрик Дарни покинул стены своей квартиры, для этого должна была иметься важная причина. Но агорафобия была лишь одной из многих напастей, которые мучили Седрика.
– Почему именно я? – ершисто потребовал объяснений Бен, передавая Седрику, который остановился на пороге кухни, непочатую бутылку минеральной воды.
Без стакана. У Бена не было посудомоечной машины, а Седрик скорее согласился бы умереть от жажды, чем прикоснуться к стакану, вымытому вручную. Седрик кивнул Бену и принял из его рук бутылку, не снимая тонких кожаных перчаток.
– Может быть, потому что вы так долго предавались самобичеванию, растравляя старые раны, что даже мои нервы этого больше не выдерживают.
Против такого аргумента действительно нечего было возразить. Седрик Дарни, некоронованный король самобичевания и копания в старых ранах! Уж коли он больше не в силах сочувствовать Бену, значит, пора с этим что-то делать.
Несколько месяцев тому назад Бен, тогда еще судебный репортер газеты «Скоттиш
– Давайте уж будем честными, – оторвал его от этих раздумий Седрик. – Предложения, которые вам делали в прошлом году, уже недействительны. Да вы и не хотели их принимать, потому что… Какую вы тогда нашли отговорку? Вы боялись, что вам предлагают большие деньги за то, чтобы подлавливать знаменитостей на панели со спущенными штанами.
– Перестаньте! А что я, по-вашему, должен был думать, когда меня начали зазывать к себе «Ньюз оф зе Уорлд» и «Сан»? [24] Они явно не собирались дать мне колонку литературной критики.
24
«News of the World», «The Sun» – английские газеты– таблоиды.
– А что вам остается теперь? Местные газетенки? Ежегодные соревнования гольф-клубов? Вы уже год как без работы и ничего за это время не сделали. Уж простите меня, но вы просто какая-то однодневка.
– А теперь вы предлагаете мне тему для очерка? – Бен покачал головой. – Не знаю, надо ли мне это.
– А что вам тогда надо? Пойти в официанты, когда у вас закончатся деньги, и рассказывать каждому встречному-поперечному, какие у вас были сногсшибательные предложения? Какую сногсшибательную жизнь вы могли бы вести, если бы только захотели? Вы не первый, кто может этим кончить.
Во время своей речи Седрик отвинчивал и завинчивал крышечку бутылки, но так и не отпил ни глотка.
– Не такой уж я старый, чтобы говорить о конце, – попробовал защититься Бен.
– Но вы и не двадцатиоднолетний выпускник университета.
Седрик снова принялся вертеть крышечку.
– Что-то не так? – спросил Бен, кивая на бутылку.
– Углекислый газ, – сказал Седрик и, вопросительно подняв брови, обвел глазами кухонные стулья. – Если в этой квартире найдется чистое сиденье, я бы с удовольствием присел и рассказал вам, о чем идет речь.
– Может быть, мне сбегать и купить пароочиститель или диван вам сойдет? – проворчал Бен.
Никакого другого сиденья в крохотной комнатушке, служившей одновременно гостиной и кабинетом, не было. Разве что табуретка для пианино, которую Бен использовал вместо конторского стула.
– Никаких пароочистителей. – Седрик осторожно уселся на середину. – Завтра я пришлю к вам мою уборщицу. В половине восьмого годится?
Бен расхохотался:
– Рассказывайте!
– Насчет уборщицы я не шучу.
– Рассказывайте!
– Моя мачеха родила ребенка. От моего отца.
Бен удивленно заморгал:
– Ваш отец бесследно исчез два года тому назад. Я что-то упустил?
– То же самое, что и я. Очевидно, он заморозил свою сперму на случай, если когда-нибудь вдруг надумает завести с ней детей. Вероятно, тогда, когда уже станет слишком стар для секса. Когда молодая жена перестанет его интересовать, то пусть она себе забеременеет и займется потомством.
Седрик снова принялся вертеть крышечку, на этот раз потому, что занервничал.