Голос Лема

Коллектив авторов

Два одинаковых, словно близнецы, выстрела…

Я тащил Шуму в сторону площадки, где стоял мой автомобиль, стараясь не думать о том, что стало с ее сыновьями.

Раньше у меня хватало времени для размышлений на эту тему — все годы, которые я провел в команде Барроу, и после его смерти. Когда во время первого разговора я спросил про мальчиков, Джон, по сути, от меня отмахнулся.

— Близнецы — нечто вроде дымовой завесы. Главное — она, — сказал он.

Сам я тоже считал, что главное — Шума, но мне показалось странным полное пренебрежение Уиллом и Бобом.

Особенно после, когда я лучше узнал Барроу и понял, как он работает: методично, тщательно, не оставляя ничего на волю случая. Именно тогда мне стало ясно, что ангелов-хранителей вроде меня наверняка больше — один ответственный за обоих мальчиков, или двое независимых, каждый стережет своего близнеца.

После инцидента с штурмовым отрядом, подосланным Церковью Второго двойного пришествия, мои подозрения пали на Кевина Брауна, который, когда раздался сигнал тревоги, увел мальчиков и Шуму в укрытие в подвале. Он вел себя так же, как вел бы себя я, реализуя одну из целей, которую с самого начала поставил передо мной Барроу — защитить Шуму от человечества.

А сегодня под утро Браун или, если мое предположение было неверным, кто-то другой из нашей группы, решил, что пришло время реализовать другую цель — защитить человечество от «чужих». Получив известие о приближающихся к Земле кораблях, он принял решение — достал пистолет, который наверняка носил, как и я, в кобуре на лодыжке, и дважды выстрелил, целясь в головы с вьющимися каштановыми волосами.

— Больно! — крикнула Шума.

Я отпустил ее и только теперь почувствовал, сколько силы вложил в собственные пальцы, сжимавшие ее руку.

— Извини.

Я знал, что, если хочу сохранить рассудок, нужно выбросить из головы образ, столько лет преследовавший меня во сне и наяву, — пистолет, нацеленный в голову с каштановыми волосами.

Пистолет этот держит моя рука, а из-под вьющейся челки смотрят глаза Шумы.

— Извини, — повторил я, когда мы уже сели в машину.

Шума не ответила, сжавшись в комок на сиденье.

Я вспомнил тот единственный раз, когда мы ехали вместе в автомобиле.

— Смотри, совсем как тогда, — я показал на узкую дорогу впереди, пустую в столь раннюю пору. — Полагаю, ты и на этот раз не взяла с собой купальник…

Она посмотрела на меня пустыми глазами.

Я сосредоточился на езде. Плана у меня не было, просто ехал прямо.

Часа через два я увидел два ряда одинаковых крыш небольших бунгало и большой щит с ценами за сутки. Заведение в старом стиле — именно такое мне и требовалось.

К администратору я пошел один, велев Шуме лечь на сиденье. Потом, под предлогом необходимости достать сумку из багажника, подъехал к самым дверям снятого домика, что позволило ей незаметно пробраться внутрь.

— И что дальше? — спросила она, безуспешно пытаясь включить телевизор — я предусмотрительно не купил ни одного пакета программ. — Нужно выяснить, что там случилось. И что с мальчиками.

— Поеду в ближайший город и немного осмотрюсь. А ты останься.

Полчаса спустя я сидел за столиком в кафе, пил кофе и смотрел стоявший в углу телевизор, передававший новости. О событиях в центре никакой информации не было. О направляющихся к Земле кораблях «чужих» тоже.

Решив подождать, я нескольких

часов переходил из ресторана в ресторан. Потом начал посещать бары, а кофе и апельсиновый сок сменил на виски. Когда я наконец сел в машину, был уже вечер. Тянуть дольше было нельзя.

У дверей бунгало я слегка задержался, размышляя о том, что застану внутри. Будет ли там еще Шума? Уходя, я не стал запирать дверь на замок. Может, мне хотелось, чтобы она сбежала?

Шума не сбежала. Она сидела на диване в темной комнате, подобрав ноги и повернувшись к чуть более светлому прямоугольнику окна. Маленькая и беззащитная. И наверняка усталая, голодная и крайне встревоженная. Но она осталась здесь. Она ждала меня. Может, Джон все-таки был прав?

— Я вижу, что происходит, — с трудом проговорил он. Он лежал на больничной койке, подключенный к приборам, в которых пульсировало больше жизни, чем в нем. — Она выбрала тебя, — его голос его звучал как тихий скрип, вызывая в моей голове образ трущегося о стекло пенопласта.

— Ничего не говори.

— Не веришь, — снова заскрипел он. — Когда-то она выбрала меня, но теперь я ей не нужен. Потому и… — Не договорив, он взглянул на свое исхудавшее тело. — Теперь у нее есть ты, — добавил он.

Я посмотрел ему в глаза. Он был в сознании и не бредил.

— Ничего не говори, — повторил я.

На этот раз он меня послушал, а может, просто лишился сил. Он закрыл глаза.

Я постоял еще несколько минут, вслушиваясь в размеренные звуки больничной аппаратуры, потом вышел.

То был последний раз, когда я видел Барроу.

Я откашлялся, давая ей понять, что пришел. Она шевельнулась: изменила положение рук и слегка повернула голову — больше ничего. Но этого хватило, чтобы я почти физически почувствовал словно удар — исходящую от нее силу.

Эту силу я хорошо знал. Она много лет ассоциировалась у меня с Шумой, как нечто неопределенное, приковывающее внимание и подчиняющее своей воле, нечто неуловимое и не поддающееся описанию словами…

Улыбка, отражение солнца в карих глазах, чуть опущенные веки…

До сих пор мне удавалось противостоять ее силе, но я никогда не ощущал ее так, как сейчас, в темной комнате снятого домика, едва видя силуэт Шумы и замечая ее движения. Она словно зарядилась мощной энергией, будто…

Да, вполне возможно. Лицо, повернутое к окну, небу и движущейся по нему далеко в тишине холодного космоса эскадре белых продолговатых кораблей…

…будто началось то, что предсказывал Барроу.

Я напряг мышцы на ноге, ощутив холодную кожу кобуры.

— Почему ты сидишь в темноте? — с притворным спокойствием спросил я. Подойдя к окну, задернул занавески и лишь затем щелкнул выключателем.

Что-то в ее глазах меня поразило.

Я утратил иллюзию чувства безопасности, которую мгновением ранее мне давал прилегающий к лодыжке пистолет. «Слишком поздно», — подумал я. Это следовало делать раньше…