Голос скрипки
Шрифт:
– Она вас предупредила, что не вернется?
– Нет. Но видите ли, комиссар, синьора уже второй год останавливается у нас. Так что у нас было достаточно времени, чтобы познакомиться с ее жизненным распорядком. А он у нее, по правде говоря, не совсем обычный. Синьора Микела - женщина, которую трудно не заметить, понимаете? А что касается меня лично, у меня есть особая причина для волнения.
– Неужели? И какая же?
– Ну, у синьоры много очень дорогих украшений. Цепочки, браслеты, серьги, кольца… Сколько раз я просил ее положить все это в наш сейф, но она всегда отказывалась.
– Вы тут упомянули об особом распорядке жизни синьоры. Не могли бы объяснить подробнее?
– Естественно. Синьора любит задерживаться допоздна. Часто возвращается лишь с первыми лучами солнца.
– Одна?
– Всегда.
– Выпившая? Сильно под градусом?
– Никогда. По крайней мере, если верить ночному портье.
– А скажите-ка мне на милость, с какой стати вы обсуждаете поведение синьоры Ликальци с ночным портье?
Клаудио Пиццотта зарделся. Как видно, в отношении синьоры Микелы его посещали какие-то особые фантазии.
– Комиссар, вы же понимаете… Такая красивая женщина, одна… Понятно, что она вызывает любопытство.
– Продолжайте. Расскажите-ка мне о ее привычках.
– Синьора спит крепким сном до полудня и категорически запрещает ее беспокоить. Потом ее будят. Она заказывает обильный завтрак в номер и говорит по телефону - звонит сама, и ей звонят.
– Что, много звонков?
– Вот посмотрите ее счет за телефон, он просто бесконечный.
– А вы знаете, кому она звонила?
– Можно узнать. Но это потребует времени. Достаточно у себя в номере набрать ноль, и можно звонить хоть в Новую Зеландию.
– А входящие звонки?
– Ну что вам сказать? Телефонистка, когда кто-то звонит, соединяет его с номером. Тут только одна возможность.
– А именно?
– Если кто-то позвонит, когда синьоры нет в гостинице, и назовет себя. В этом случае портье получает специальный бланк, который он кладет в ячейку для ключей.
– Синьора обедает в гостинице?
– Редко. Оно и понятно! Такой плотный завтрак, к тому же поздно… Впрочем, такое случалось. Старший официант однажды рассказал мне, как синьора ведет себя за столом.
– Извините, я что-то не совсем понял.
– Ресторан гостиницы очень популярен. Сюда приходят деловые люди, политики, предприниматели. И все они пытаются с ней заигрывать. Взгляды, улыбочки, приглашения, более или менее откровенные. Самое замечательное, по словам старшего официанта, то, что она не строит из себя оскорбленную невинность, а наоборот, отвечает на авансы… Но когда доходит до сути, этим все и ограничивается. Им остается лишь облизываться.
– В котором часу она обычно выходит после обеда?
– Около четырех. И возвращается за полночь.
– Наверное, у нее в Монтелузе и Вигате много друзей?
– Да уж.
– А прежде случалось, чтобы она не ночевала по нескольку дней?
– Не думаю. Портье бы мне сообщил.
Появились Галло и Галлуццо,
– Какой номер у синьоры Ликальци?
– Сто восемнадцатый.
– У меня ордер.
Директор Пиццотта принял обиженный вид.
– Ну, комиссар! Зачем такие формальности! Достаточно было попросить… Я вас провожу.
– Нет, спасибо, - сухо отрезал Монтальбано.
Физиономия директора Пиццотты из просто обиженной превратилась в смертельно обиженную.
– Сейчас принесу ключи, - сказал он сдержанно.
Вернулся он быстро с ключами и пачкой листков: все предупреждения о поступивших звонках.
– Вот, - сказал он, неизвестно почему протягивая ключи Фацио, а листки - Галло. Резко, по-военному, кивнул головой, повернулся и удалился, прямой, как оловянный солдатик.
В сто восемнадцатом номере стоял неувядаемый аромат «Шанели № 5», на платяном сундуке лежали два чемодана и рюкзак фирмы «Вуиттон». Монтальбано открыл шкаф: пять дорогих платьев, три пары художественно обтрепанных джинсов; в обувном отделении пять пар туфель фирмы «Мальи» на шпильке, три пары спортивных на низком каблуке. Блузки, тоже очень дорогие, аккуратно сложены; нижнее белье, разделенное по цвету, каждый в своем отделении, состояло исключительно из тончайших трусиков.
– Здесь ничего нет, - сказал Фацио, осмотрев оба чемодана и рюкзак.
Галло и Галлуццо, перевернув кровать и матрас, тоже отрицательно покачали головой и начали приводить все в порядок, очевидно, поддавшись общей атмосфере, царившей в номере.
На письменном столике лежали письма, листки с записями, еженедельник и пачка предупреждений о звонках, гораздо более толстая, чем та, которую дал им директор Галло.
– Это все берем с собой, - сказал комиссар, обращаясь к Фацио.
– Посмотри еще в ящиках стола, собери все бумаги.
Фацио вытащил из кармана целлофановый пакет, который всегда носил про запас, стал складывать в него бумаги.
Монтальбано пошел в ванную. Все блестит и сверкает, порядок безупречный. На полке губная помада «Идоле», крем-пудра «Шисейдо», большой флакон «Шанели № 5» и все в том же духе. Розовый банный халат, определенно более мягкий и дорогой, чем тот, что на вилле, аккуратно висел на крючке.
Вернулся в спальню, вызвал по телефону дежурную по этажу. Некоторое время спустя в номер постучали, Монтальбано предложил войти. Дверь открылась, и показалась женщина лет сорока, тощая как щепка, которая, завидев четырех мужчин, напряглась, побледнела и еле слышным голосом произнесла:
– Легавые будете?
Комиссару стало смешно. Сколько понадобилось веков полицейских злоупотреблений, чтобы у сицилийской женщины выработался такой безошибочный нюх на легавых?
– Да, они самые, - сказал он, улыбаясь.
Дежурная покраснела, опустила глаза.
– Прошу прощения.
– Вы знали синьору Ликальци?
– А в чем дело, случилось что-нибудь?
– Вот уже несколько дней, как она пропала. Мы ее ищем.
– И чтоб ее искать, вы ее документы уносите?
Да, тетка не так проста. Монтальбано решил немного пооткровенничать: