Голоса возрожденных
Шрифт:
– Думайте что хотите, – сказал торговец Фендоре, поковылявшей к берегу. – Это ваше право.
На мгновение рабыня засомневалась в своих предположениях. На Сэйланже у нее не было никаких прав, а здесь амиец при соплеменниках показал обратное. Но сейчас она была не готова думать об этом. Ее взгляд пал на Сэйлу, а губы попросили амийскую жену о сопровождении. По их следам увязалась и Петитата.
Аккертон всем сердцем желал облегчить муки друга. Он, положив руку ему на плечо, сроднился с его утратой. Но даже для двух сердец она оказалась слишком большой.
В
– Ай да мы с тобой! Храбрецы Катиса! Да если бы не мы, дамам пришлось бы несладко.
Ребуз, похрюкивая, нежился в ласках и лучах жаркого солнца. На голове его хозяина алела неглубокая рана с застрявшими осколками от разбитого бутыля. Он, обернувшись, посмотрел на горизонт Гессальских вод и бухту Лату и, не найдя контуры своей «Депоннэи», возмутился:
– А где моя толстобокая малютка?!
В его голове проступили образы предшествующей ночи – как он бегал по побережью, а корабль почему-то уплывал вдаль.
– Украли! – затрясся глупец. – Гурда! Гурда! Его украли!
Гурдобан сидел поодаль от него, в стороне цветочных лугов. Рядом с ним, потупив взгляд под ноги, склонился Аккертон, произнося какие-то незнакомые Пидмену слова.
– Мы восстановим твой дом, – говорил он. – Ты лишь только потерпи, и боль пройдет. Многоуважаемая Сизида была лучшей матушкой из тех, которых я знаю и знал. Мне сложно представить, что моя мать Кэтлин могла бы быть такой чуткой, заботливой и любящей.
Торговец смотрел на него покрасневшими глазами, и парню казалось, что вот-вот с них сорвутся слезы. Дружеская рука на плече теплотой согревала сотрясающуюся плоть, но лишь до тех пор, пока на горизонте бухты красноликих не появилась «Депоннэя» в сопровождении салкского «Одира».
Восседая у кромки побережья, обласканного подступающими волнами, Фендора разговаривала с Сэйлой на равных. Вода омывала ее босые пятки, промочив подол грязного платья и рабские колени, утопшие в золотистом песке. Петитата слушала их превнимательно, расположившись за их спинами, между тем протирая мокрой тряпкой чешую подоспевшего к ним игривого Пудина.
– Сэл не была пленницей зирда, – сказала Фендора. – Кто вообще такое выдумал? Она, доставленная на Сэйланж бестией Савистин, таилась во тьме ямы Барга Сизого. А потом сбежала с моей почившей сестрой.
Сэйла слушала ее рассказ с дрожью, подступающей к тонким пальцам. Ведь они-то были уверены в обратном. Зирд убедил их в этом.
«Голова Гивала в обмен на девушку» – просил он.
А теперь смерть на смерти оборачивала все это во что-то немыслимое и жестокое.
– Вас обманули, – продолжала Фендора. – Зирданцы искали ее повсюду, но так и не нашли. Пять дней они хаживали по просторам Сэйланжа, но Гирда, светлая ей память, надежно упрятала от них бедное дитятко.
– Столько амийцев пало во имя одной цели, – покачала головой Сэйла, – напрасно.
– На Катисе, до нападения карателей, мы встретили Кибуту, – сказала Фендора, –
– Гатвонга! – вставила слово Петитата, в любознательности припавшая к материнскому плечу.
– Именно, девочка, – улыбнулась рабыня. – Так вот, сицилский варвар водил за нос не только вас, но и саму королеву Салкса.
Глаза слушательниц округлились и застыли в созерцании живой мимики беглянки. Ее рот кривился, а при разговоре в уголках губ проступали глубокие ямочки. Зрачки глаз то расширялись, то сужались, брови, приподнимаясь, морщинили засаленный блестящий лоб. Это уже не говоря о цвете ее кожи, что то и дело покрывалась серостью.
– Тысячу рабов запросил у нее выродок в обмен на королевскую регалию на голове иноземки, – произнесла рабыня.
Ее указательный палец взмыл в небо, когда с губ излилось следующее:
– Так скажите мне, есть ли боги на небесах, допускающие такое?!
– Тысячу рабов, – проскулила девчушка. – Отец этого не знал.
– О, – покивала Фендора. – Ваш отец многого не знал. В этой неразберихе мы все запутались, и зирд воспользовался этим. Стоит отметить, что амиец Кибуту проявил крайнюю заинтересованность во всем этом. Никогда еще не видела столь благородного малого, устремившегося на всех парах на Салкс. Надеюсь, он предотвратил отправку рабов.
Сэйла, приложив ладонь ко лбу, зажмурила глаза, представляя все это.
– Гурдобан должен обо всем узнать, – сорвалось с ее дрогнувших губ.
– Должен, – поддержала ее Фендора. – Но не могли бы вы поведать ему еще кое о чем.
Слова рабыни перешли в мольбу горюющей матери, нацелившись на такое же материнское сердце.
– Бежать с Сэйланжа, – прошептала она. – Нам помогли гатуилские кхалкхи, причалившие к зубатой бухте, когда все надежды были утрачены.
Трясущаяся длань урпийки легла на грудь в попытках придержать учащенное биение сердца.
– Среди них был мой мальчик, капитан «Фендоры» Либус, посмевший бросить вызов и белому Фалксу, и зирданским псам.
Петитата прослезилась, услышав всхлипы сломленной горем женщины, что дрожала всем телом.
– В стремительной погоне мы достигли туманов скалистого Рэхо, – продолжала Фендора, – потому что видели в них свое спасение. Шквал подожженных стрел обрушился на паруса, палубу, на все, что казалось не прикрытым, – тяжелый выдох скорби опустошил легкие. – И гатуилцы пожертвовали собой ради нашего спасения.
Глаза страдалицы потупились, омывшись крупными слезами.
– Я не знаю, живы ли они, – проскулила она. – Но если живы, я была бы вам всем сердцем благодарна за помощь в их вызволении.
– Но как? – обратилась к ней Сэйла, прильнув к несчастной телом, переполненным сострадания.
– У вас есть то, что ему нужно, – посмотрела на нее Фендора. – Варвар желает получить свой трофей. Возможно, тогда смерть стольких благородных мужей не будет напрасна.
Шум краснокожих мальчишек оборвал их скорбную беседу. Они, завидев на горизонте корабли, кричали во все рты, как туземцы, столкнувшиеся с чудом.