Голосую за любовь
Шрифт:
— И Антонка тоже? — всхлипнула я.
— Антонка потеряла много крови. Кости черепа сломаны, они сдавливают мозг. К тому же внутреннее кровоизлияние. Эти повреждения, Иза, — следствия ударов, многочисленных ударов. Убери эти камни, что завернуты в твоем фартуке, ими твою сестру убили. Точно в каменном веке живут, а не сейчас, когда люди грамотными стали.
Священник резко повернулся, прошелся по комнате и вышел.
— Всех троих положим в могилу к родителям, — сказал могильщик.
— Что вы говорите, — закричала я. — Антонка не умрет, она не может умереть. Как же я останусь одна, куда мне деться?
Но никто меня не слушал. Антонка умирала, Эдо тоже, партизан время от
Этой ночью умер Эдо. Через несколько дней Антонка. „Ну и живучая же она“, — говорил доктор, он заходил к нам дважды и все время заставал ее живой.
На похоронах была вся деревня. Могильщик и Ерней выкопали Павла и положили его по левую руку от Антонки, а Эдо по правую. Под ними были отец, мать, бабушка и дед. Кто-то говорил хорошие слова. Не помню кто. Священника и его брата не было.
Сегодня почти никто не помнит о том, что я вам рассказала. Мне помогали, правда, но уже после того. Люди так быстро все забывают. Вы, вероятно, это уже испытали».
Она немного помолчала, затем сказала:
— Никто не может ничего изменить. Мне не хотелось ничего выяснять. Все мхом поросло. И могилы, и правда. Иногда люди забывают про любовь, вот это хуже. — Я ничего не ответил, она не спеша продолжала: — Порой мне кажется, что я ущербная какая-то, оттого что не было у меня в жизни любви. Мне Антонка и во сне снится. Если бы я пошла с ней тогда, помогла бы, уберегла от того, кто бросал в нее камни, кто бы он ни был.
— А что же партизан? Ведь он был рядом, — с трудом выдавил я из себя.
— Он, вероятно, был болен. Доктора решили, что с ним не все в порядке, нездоров он. Послали его куда-то в горы на поправку. Для службы он больше не годился. Какая-то серьезная травма у него была, до конца не залеченная.
— Бывает, — сказал я.
Звездная пыль
Небо было ясно и бездонно. Меня не страшило, что оно может неожиданно навалиться, накрыть и удушить меня. Звезды напоминали очаровательные светящиеся окошки, которые открывает и закрывает чья-то невидимая рука. Даже улыбнулся невольно, чувствуя полную свободу. Какая бездна передо мной! Вволю можно надышаться, надуматься, начувствоваться, походить по горам.
Я расположился почти на самом краю ровной площадки, в стороне от остальных, не поставив даже палатки, хотя было холодновато. Хотелось побродить спокойно, чтобы никто не мешал. Глаза уже устали от асфальта, вычурных вилл, небоскребов, зданий-стекляшек, серого дыма, черных распухших облаков гари — всего того, что всегда разделяло меня и чистое светлое небо. Я спохватился поздно, но все же не настолько, чтобы, не дожидаясь, пока меня окончательно задушит, сломит и подчинит себе монотонный ритм самоуверенной, самодовольной и эгоистичной жизни, не решиться все-таки удрать в путешествие по тем дорогам, которые я изведал в молодости. В те времена, будучи партизанским курьером, я старался заглянуть за горизонты грядущего и преодолевал подъемы, достойные горных коз и орлов, наслаждаясь собственной отвагой, стойкостью, упорством и естественностью. Ощущения мои были именно такими. Я лежал на куче собранного на скорую руку лапника, спальный мешок, конечно, согревал меня, но не спасал от жестких веток, которые упирались в спину. Меж тем, как отсчитывала минуты бессонница, овладевшая мной из-за нахлынувших спустя столько лет воспоминаний, ко мне возвращалось и прежнее душевное состояние: спокойствие, ясность мыслей, решительность и дерзость.
Наплыв мыслей возбуждал и мешал. Жизнь так изнежила нас, предоставив в наше распоряжение много лишних слов. Не умеем выражаться просто, ясно, естественно. Да и чувствовать тоже. Искренне. Без зависти. Захребетники и лицемеры.
Здесь, в горах, очутившись между небом и землей, выбирая себе маршрут, будучи сам себе проводником, я в первый же вечер ощутил полное согласие с самим собой. Приятно было сознавать, что еще живо радуюсь жизни, что душа полностью не омертвела. Радость моя была такой бурной, сильной и ничем не сдерживаемой, что я не мог отказать себе в удовольствии дать ей волю.
— Эй, кто там, наверху, — обратился я про себя к звездам.
— Эй, ты, внизу, — отозвались они. — Может, послать тебе немного нашей пыли, одинокий путник, отправляющийся в чудесное странствие?
— Не люблю подарков, — ответил я. — Все хочу отыскать сам. Все с самого начала, раз растерял то, что когда-то нашел.
— А ты знаешь, что звездная пыль легче всего разлетается? — спросили они.
Я задумался. Наверное, это действительно так, и они правы.
— Знаю! — закричал я туда, в бездонные выси. — То есть мне так только кажется, что знаю. Слышите?
Они ничего не ответили, будто хотели испытать меня. Посему я счел своим долгом быть с ними пооткровенней. И так начал: «В молодости я, точно пчела, облетал звезды. Верил им. Мне доставалось немного их золотой пыли. Вполне достаточно, чтобы понять, что я никогда не стану человеком из железа. Оловянным солдатиком. Стоит вкусить только звездной пыли, чтобы это стало понятным. Но ее оставалось у меня все меньше и меньше. Быть может, потому, что слишком мало собрал, или оттого, что с годами все, что раньше нравилось, начинало, как и всем, мешать? Наверное, просто не задумывался об этом. Ну, да теперь такая возможность представилась, и я не стану оправдываться, говорить, что не успеваю, потому что… Я успею, так и знайте. Я хочу успеть».
Звезды засветили ярче, и я снова увидел их такими же веселыми, как в прежние времена, когда считал, что должен служить своей звезде. Между нами, между мной и звездами, было огромное расстояние. Это мне нравилось. Нужно многое преодолеть, я просто обязан стараться изо всех сил, если действительно хочу хоть немного к ним приблизиться. Еще раз, спустя столько времени. Когда они уже остыли.
Если ты скупец и эгоист, если не знаешь, что звездная пыль — такое же золото, если оцениваешь украшения и золото в каратах, тогда, сказал я, обращаясь к небу и вытаскивая руку из спальника, потому что было неудобно лежать, тогда ты, разумеется, быстро развеешь звездную пыль. Об этом вы собирались сказать, не так ли?
Меня больше не беспокоило то место, где я лежал. Я обратил внимание, что приспособился довольно быстро, хотя уже больше двадцати лет не спал иначе как на мягкой перине. Спальник оказался жутко теплым, и я расстегнул молнию. Ночная прохлада освежила меня. Стало лучше. Я погрузился в тишину вечера. Вдохнул поглубже воздуха, потоки которого струились с отвесных скал, вбирая в себя запахи мальвы и вереска.
Звезды терпеливо ждали, пока я устроюсь и снова вспомню о них. Затем они сказали: «Ты должен выспаться. У нас целая вечность для отдыха, а тебе на рассвете в дорогу. Времени немного. Может, поболтаем следующей ночью. Или как-нибудь в другой раз, когда не будешь таким усталым».