Голова (Империя - 3)
Шрифт:
– Ну, конечно, дружок, - ответила она и хотела сунуть ему свою визитную карточку. Он отступил, приняв строгий вид.
– Я не думал вас оскорблять, фрейлейн. Могу я просить вас о том же?
– Ну, конечно, - повторила она с удивлением и хотела уйти. Но теперь, переменив позицию, против нее ополчился отец и выпроводил ее за дверь, осыпая родительскими проклятиями. Когда он вернулся, совершенно разбитый, сослуживцы встретили его словами:
– Дядюшка Ланге, Альма исправится.
– Это вы всегда говорите, - вздохнул отец и, еле волоча ноги, потащился к себе в темную каморку.
– Зейферт, вы, я вижу, тоже неудачник, - заметил
– Мне достаточно взглянуть на девушку, как у нее уже готов ребенок, - с убитым видом сказал Зейферт.
Терра конфиденциально перегнулся над загородкой.
– Для человека, невинно пострадавшего, как вы, я не хочу сказать, что оправдал бы, но мог бы оправдать временный заем в кассе.
Зейферт уже снова запустил пальцы в волосы.
– Не хватало мне еще этого!
– И что сталось бы тогда с "Главным агентством по устройству жизни"? добавил Терра.
– Ведь господин Морхен себя не обижает.
Зейферт перестал метаться.
– Это вы тоже успели пронюхать?
– Он принес из несгораемого шкафа целую пачку бумажек.
– Вместо денег у меня хранятся только его расписки. Для себя-то он берет по двадцать марок, а для директора тысячи. Куда это все девается?
– Будем надеяться, что наш директор помещает их в блестящие предприятия.
– На это можно только надеяться.
– Я составил себе о нем совершенно ясное представление, - сказал Терра.
– Я считаю его гением спекуляции.
– Да, выкручиваться он мастер. А утешать здесь людей приходится мне.
– Собачья жизнь, нечего сказать, - поддержал его Терра.
– Сегодня Морхен потребовал у меня семьдесят тысяч, - чуть слышно прошептал кассир.
– Вы послали его к черту?
– После обеда он придет опять.
– Дайте ему достойный отпор.
– Тогда он донесет директору, что я беру из кассы деньги и даю ему взаймы. Он вертит стариком как вздумается.
– Мы сами так с ним расправимся, как ему, при всем его хитроумии, и не снилось, - заявил Терра с такой непреложной уверенностью, что Зейферт, ни о чем больше не спрашивая, просто потряс ему руку. Но появившаяся публика снова бурно атаковала кассира.
В приемной скопилось много народа, и настроение, царившее там, ясно говорило, что люди пришли за своими деньгами и беспокоятся, что пришли напрасно. Терра понимал, что малейший толчок вызовет стихийное возмущение этих людей против того, кто систематически уносит их деньги, и таким образом избавит директора от его злого гения. С каждым часом директор казался ему все более достойным доверия.
Не входя к себе в кабинет, он снова спустился на улицу, так как приближался момент выхода "Локальпрессе". Редактор биржевого отдела почуял, что статья сулит сенсацию, и хотел напечатать ее сейчас же, в вечернем выпуске. Бодро шагал Терра по Фридрихштрассе. Меньше суток он в Берлине - и уже чувствует себя во всеоружии. В быстром мелькании толпы он не различал отдельных лиц, но ощущал каждого из прохожих, как и разогретую их шагами торцовую мостовую. Надо действовать и приступом взять успех. Кругом нищета, роскошь, мошенничество, и все они уравнены в правах взаимной борьбой. Торговые дома пропускают столько покупателей, сколько могут, и эксплуатируют своих служащих, тоже как только могут. Борьба разрастается, невзирая на тебя и твои терзания. Возьми ж ее в свои руки, сделайся ее вожаком.
Получив у первого разносчика газету, он развернул ее, словно в чаду, но, пробегая
Терра поднялся по ступенькам с сознанием: "Первая неудача! Но второе дело стоит двух. В атаку на Морхена!" Пробравшись через толпу к своей двери, он решительно распахнул ее - и так же быстро снова закрыл со словами: "Прошу прощения". Он увидел даму с фиалками в объятиях какого-то господина, но отнюдь не директора. Господин поддерживал ее за талию, а она откинула голову и весь стан так, что его лицо приходилось над ее лицом. Эта картинная поза не оставляла сомнения в том, кто она. Хотя ее наполовину скрывала фигура мужчины и она еще не успела поднять глаза, но как было не узнать в ней женщину с той стороны!
Они отодвинулись друг от друга, однако без излишней поспешности. Женщина с той стороны кивнула Терра так, будто лишь вчера назначила ему свидание.
– Как вам жилось это время?
– спросила она по-приятельски.
– Великолепно, - ответил он ей в тон.
– Иначе и не может житься заведующему отделом рекламы.
– А наше дело? Ведь у нас всех троих, по-моему, одно общее дело, заметила она своему партнеру.
– Да ну!
– воскликнул Терра, искренно удивленный. А у того лицо совсем вытянулось. Он был еще выше женщины с той стороны, казался непомерно широкоплечим и каким-то деревянным, физиономия у него была бульдожья, с глазами навыкате, коротким носом и с обвисшими, несмотря на молодость, щеками.
– Дело? Мне ничего неизвестно, - громким, но пискливым голосом произнес великан.
Княгиня Лили сказала презрительно:
– Оставьте при себе дипломатические ухищрения, господин фон Толлебен. Господин Терра - заместитель господина фон Прасса. Вы можете ошеломить его полной откровенностью, в духе вашего бывшего начальника. Господин фон Толлебен состоит в министерстве иностранных дел, - пояснила она, обращаясь к Терра.
Только теперь Терра заметил, что этот человек, когда у него на голове останется еще меньше волос, а брови станут еще кустистее, будет как две капли воды похож на Бисмарка. Сделав это открытие, он поклонился, как подобало заведующему отделом рекламы, словно отдавая себя в полное распоряжение клиента. Здесь речь несомненно шла о высочайшей опере. Но, увы, фон Толлебен, неприступный по-прежнему, с таким презрением воззрился на Терра, будто перед ним была по меньшей мере побежденная Дания{100}. Терра внутренне вскипел.
– Я вполне в курсе дела, - раболепно заверил он, приложив руку к сердцу.
– В интересах господина фон Прасса будем надеяться, что это не так, нелюбезно возразил фон Толлебен.
"Скотина!" - всей своей закипевшей кровью ощутил Терра. Он склонился еще ниже сначала перед ним, затем перед ней.
– Княгиня!
– обратился он подчеркнуто-почтительно к женщине с той стороны.
– Имею честь доложить вашей светлости, что я ради успеха высочайшей оперы трудился целый день до полного изнеможения, - проговорил он, запинаясь.