Голова (Империя - 3)
Шрифт:
– Старуха что-нибудь понимает?
– спросил он.
– Ни слова, - ответила она, - хотя и была певицей. Но она не старуха, и вы нравитесь ей. Скажите ей какую-нибудь любезность.
Терра, не поднимаясь с кресла, склонился перед Альтгот.
– Графиня, были времена, когда вы своим искусством дарили радость всему миру!
– Маэстро считал меня лучшей Ортрудой, - ответила она глухим голосом, с оттенком грусти.
Он поглядел на нее. У нее была тусклая белая кожа без морщин, каштановые волосы отливали бронзой. Изгиб носа и голос говорили о южногерманском происхождении.
– Вот видите, теперь она и вам нравится, - сказала его ученица по-итальянски.
Альтгот с горделивой улыбкой:
– Наш Вагнер избавил меня от изучения
– Она старая приятельница отца, - неожиданно бегло заговорила по-итальянски графиня Ланна.
– О, не то, что вы думаете. Давно уже вполне невинно. Но она имеет право бывать здесь, и каждый ее поступок преследует одну цель - сохранить это право. Да, на так называемую женщину свободных нравов, которая хочет стариться с достоинством, всякий отец может положиться.
– А вам разве не доверяют?
– спросил он невозмутимо.
– Если бы они знали, как вы понимаете толк в опасных положениях!
– Намек?
– в свою очередь спросила она прежним звонким голосом. Нос был насмешливо наморщен, глаза сияли. По-немецки: - Некоторые люди сами создают такое положение, которое им не под силу.
– И по-итальянски, почти с грустью: - На это мы оба мастера. Я не буду на вас в претензии, если сегодняшний ваш урок будет первым и последним.
– Birichino, маленький плутишка, - сказал он сухо, а между тем испытующим взором старался определить, действительно ли ее белокурые волосы выкрашены, как она хвастала тогда на карусели. Нет, они слишком теплого ровного цвета, слишком живые; это дало ему сладостное удовлетворение, словно и чувства у нее должны быть неподдельные.
К счастью, Альтгот не заметила нового оборота, который принял урок, ее отвлекло появление фрейлейн Кнак. Та сама заявила с порога большой гостиной:
– Появляется Белла Кнак!
– Это для вас, - поспешно объяснила Алиса Ланна гостю и устремилась навстречу приятельнице. Он удивленно посмотрел ей вслед. Она ступала по ковру гостиной, как по сцене, простирая руки, словно крылья; рукава, широкие и прозрачные, окутывали эти по-детски тонкие руки. Она показалась ему выше, чем тогда, и стройней, даже гармоничней; смелый изгиб шеи, упругость тонких бедер, длинные ноги, все ее движения, ее формы, вместе с нежной, пастельной окраской лица и волос, наряду с темной линией бровей, - все это только сейчас слилось в один образ, бросилось ему в глаза, настолько бурно его захватило, что он отступил в противоположный угол комнаты. Кровь прилила у него к голове, лишь сейчас увидел он по-настоящему то существо, которое открыло ему смысл жизни, за которым он последовал сюда, во имя которого боролся. Как мог он думать, что идет к светской барышне, графине и богачке, давшей ему отставку? Нет, он пришел к избраннице своего сердца, созданию возвышенному и доброму: все то время, пока он замышлял покарать ее, она питала одни благородные чувства.
Внезапно он осознал, что сегодня она встретила его так доверчиво, словно они расстались лишь вчера.
– У тебя тут поклонник, - произнесла фрейлейн Кнак довольно громко и прошла вперед, подпрыгивая на ходу.
Терра бросился к ней навстречу и склонился над рукой барышни с выражением искреннего почтения.
– Мы тут болтаем, - быстро проговорила графиня Алиса.
– Господин Терра немного ухаживает за нашей Альтгот.
– И по-итальянски: - Ей нельзя говорить, что вы явились сюда в качестве учителя. У нее дома учителя, конечно, не ставят ни во что.
– При этом она слегка приподняла руку, как бы говоря ему: "Я ревную, поцелуй и мою!" - Полюбуйтесь на эту девицу!
– не вытерпев, сказала она.
Фрейлейн Кнак спрашивала в эту минуту:
– Что, у вас сегодня очень парадно? Тогда я надену чулки.
– Она вытащила длинные перчатки и одну из них уронила. Терра не только поднял ее, но хотел ее даже надеть на руку фрейлейн Кнак.
– Юрист?
– спросила она, в ответ на что он похвалил ее сильные руки, и она тотчас стала перечислять все виды спорта, которыми занимается, а также показала ему новый танец.
–
– перебила ее Альтгот многозначительно.
– Толлебен? Куда он годится без мундира!
– изрекла фрейлейн Кнак и лихо ударила себя по бедру.
– О, он безусловно офицер запаса, - заверила Алиса Ланна.
– Ну, это уже начало конца, - объявила фрейлейн Кнак.
– А люди искусства?
– вставила Альтгот.
– Шуты гороховые!
– воскликнула фрейлейн Кнак звонко, точно стеклянным голосом.
У нее была курчавая челка; она старалась произвести впечатление сорванца, задорного и бесшабашного. Как только она умолкала, ее маленький ротик немного западал. Второе впечатление: не только в ее голосе, но в ней самой было что-то стеклянное; казалось, если ее разогреть, она лопнет. "Кнак - и готово!" - подумал Терра, услышав смех здоровой и пышной девы.
Появился лакей: его сиятельство сейчас изволит прийти. Молодая хозяйка приказала открыть дверь в третью комнату и попросила гостей к столу. Когда графиня Альтгот и фрейлейн Кнак прошли вперед, Терра на миг задержал свою даму, чтобы сказать ей: "Все по-прежнему!" Она услышала и пошла рядом с ним.
В столовой их ожидали уже четыре человека. Толлебен представил дамам иностранного дипломата, сорокалетнего мужчину с длинным лицом и черной бородкой. Отец фрейлейн Кнак, которого дочь вместо приветствия хлопнула по плечу, поклонился Альтгот подобострастнее, чем графине Ланна. Терра в свою очередь без церемонии направился навстречу молодому Ланна с протянутой рукой. Брат его дамы сердца - превосходный человек, у которого он должен попросить извинения!
– Я виноват перед вами, - сказал он торжественно, с дрожью в голосе. Всему виной моя злополучная склонность к мистификации! Но душою, клянусь вам, я был чист.
Молодой Ланна едва коснулся руки гостя и поежился, словно от озноба, причем глаза его сохранили обычный тусклый блеск полудрагоценных камней.
– Пустяки, - проронил он небрежно, больше по рассеянности, чем из высокомерия.
Обескураженному Терра пришлось ограничиться созерцанием промышленника Кнака, его движений, всех проявлений его существа, наполнявшего собой комнату. Ибо Кнак попеременно завладевал всем, что здесь дышало, и повсюду оставлял атмосферу, насыщенную собой, так что в сущности он заполонил всех. Его квадратное, как бы обрубленное лицо с красными прыщами, остроконечная макушка и прямоугольные усы были бы под стать приказчику. Рыжеватая седеющая щетина беспорядочной порослью спускалась на жирный, вульгарный лоб. Длинные пальцы, длинные ноги, живот-полушарие скромных размеров, но такой выпуклый зад, что долгополый сюртук свисал фалдами у ляжек. Странное впечатление производили его манеры. Никто так явно и бесцеремонно не изменял выражения лица и жестов в зависимости от того, с кем говорил. Казалось, будто перед дамами он, согнув спину, раскладывает товары, а графиню Альтгот, обнадеженно улыбаясь, провожает до порога. С иностранным дипломатом у него, судя по всему, были серьезные мужские дела, и тому следовало радоваться, если они выгорят.
Исключительно слащаво встретил он молодого Ланна, голосок у него сделался тонким, и он попытался заговорить об искусстве. К Терра он обратился, прищурив один глаз и подбоченившись:
– Ну как, даете здесь уроки?
И это он уже пронюхал! Но в то время как Терра созерцал этот монумент в образе человека, Кнак внезапно потерял свое величие. Он сжался, сгорбился, лицо его выразило плутоватое служебное рвение. Вошел статс-секретарь.
Еще с порога граф Ланна окинул всех быстрым взглядом. Терра со своего места увидел идущего за ним Мангольфа, увидел, какое у него злобное выражение лица. Но едва он вслед за начальством присоединился к обществу, как на лице у него осталась одна солидность и учтивость. Статс-секретарь очень быстро и с большим тактом покончил с приветствиями и предложил руку графине Альтгот, чтобы вести ее к столу, а слева от себя указал место иностранному дипломату. Кнак поспешил усесться по другую сторону иностранца.