Голова (Империя - 3)
Шрифт:
Тут он беззвучно зарыдал; Беллона увидела это.
– Боже милосердный, что с нами будет!
Алиса еще владела собой.
– Примем это так, как оно есть, - сказала она кротко.
– Ведь каждый из нас живет соизволеньем другого.
Но теперь и ей пришлось сесть. Они сели на расстоянии друг от друга, оба смотрели в пространство и молчали.
Для Ланна дело повернулось так, что теперь с победой над Англией поздравляли не его, а Кнака. Тассе и Кнак вмиг столковались. "Ну-с? Франция и Англия в одной ловушке! Результат хоть куда!" И Ланна остался в стороне. Тогда он занялся приемом вновь
– Он ничего не говорил об отмене смертной казни?..
– шептал за его спиной Кнак.
– Не смейтесь, Тассе, я тоже смеялся. Но мой зять, помощник статс-секретаря Мангольф, предостерегает от отмены, ведь это незаменимое средство воздействия на людей.
– На что Тассе уже открыто захохотал.
– Гекерот, слышите? Пильниц, Фишер, слышите? Есть такие простаки, которые рассуждают о воздействии на людей. Вот именно, о воздействии на людей. Ну, уж этому им придется поучиться у нас! Как зовут того депутата? Фамилия у него что-то не немецкая.
– Терра, - сказал Кнак и с сомнением покачал головой.
Молодые люди из свиты Кнака набросились на госпожу Швертмейер, оттеснив депутата от его обольстительной жены. Стройная рыжеволосая женщина глазами щекотала обоих. На их непристойности она отвечала совершенно невозмутимо:
– Дети, на что вы рассчитываете? И на каком основании? Тайный советник Кнак иногда посылает вас, господин доктор Мерзер, к моему мужу. Ну, и что же? Вы племянник тайного советника, а мой муж влиятельный политический деятель. В Пруссии становится интересно.
При этом она так близко наклонилась к юному пролазе, что ресницами коснулась его преждевременной плеши. Он плотоядно заржал. Рослый сын газетного короля Шеллена громко смеялся.
– Золотые слова, сударыня. Будут приняты во внимание.
– И еще решительнее добавил: - Честное слово офицера, завтра посвятим вашему супругу хвалебный гимн.
Стреляя глазами во все стороны, Швертмейер задумалась над тем, что он сказал. Тут она увидела, что зять Кнака, помощник статс-секретаря Мангольф, устремился к ее мужу; Швертмейер при этом даже бросил в ее сторону поспешный взгляд; и она решительно обратилась к пролазе; лейтенант запаса был на сегодня отставлен.
Все происшедшее не укрылось от внимания почтенных дам, сидевших в третьей гостиной. Так как народу было много и стало шумно, они могли, наконец, беспрепятственно кричать.
– Смотришь и глазам своим не веришь, - кричала госпожа фон Иерихов прямо в ухо своей приятельнице Бейтин.
– C'est la каналья!* - кричала в ответ старая графиня.
______________
* Это чернь! (франц.).
Тут встрепенулась и седенькая жена обер-адмирала.
– Мы, буржуазия, истинный оплот нравственности и приличий, - закричала она в другое ухо Бейтин, на которое та, по-видимому, была абсолютно глуха. Вскоре госпожа фон Фишер совсем возликовала: вошел ротмистр граф Гаунфест, за которым, как всегда, неотступно следовала его разведенная жена, Блахфельдер. Всем видом и движениями он напоминал неисправную куклу, ни один мужчина не был застрахован от его мечтательного взгляда. Об этом обер-адмиральша громким голосом сообщила старым придворным дамам. Они же, напротив, старались подчеркнуть поведение урожденной Блахфельдер. Богачка энергично протискивалась сквозь
– Ну, опять напьется, - заметили пожилые дамы и пока что обратили внимание на "него".
Граф Гаунфест явно был обворожен видом юного Шеллена, который со своей стороны сосредоточил все внимание на обособленной группе Ланна - Мангольф Швертмейер. "Кажется, там кто-то обронил слова "смертная казнь"?
– Скоро будут интересные новости, - сулил всем отпрыск газетного треста, и эта весть мигом облетела всех.
Жизнерадостный юноша не замечал бедного гвардейца и его нежной влюбленности. Но племянник Кнака смотрел на того так выразительно, что его дама возмутилась.
– Господин доктор Мерзер!
– заметила Швертмейер.
– Вы удостоены чести разговаривать со мной. Я женщина, о которой говорят.
– И что же, собственно, говорят?
– спросил он рассеянно и продолжал энергично кокетничать с Гаунфестом. Его сероватое лицо до самой лысины покрылось тонкими жадными морщинками, глаза затуманились от волнения, одно плечо, то, что было выше, задергалось.
– Вы настоящий выродок, доктор Мерзер!
– не вытерпела красавица Швертмейер.
– Я, женщина, могла бы одним пальцем повалить вас, а вы еще хотите чего-то особенного? Потому что это шикарно! Потому что это аристократично! Вы - сноб! Выродок и сноб!
После чего, насмерть обиженная, повернулась к нему спиной. А граф Гаунфест был в экстазе, душа его, отделившись от покинутого тела, витала вокруг жизнерадостного юноши. Рейхсканцлер самолично подозвал к себе молодого Шеллена и с невольным почтением в голосе спросил о его отце:
– Какой еще орден должен я дать вашему отцу, чтобы он вышел из своего уединения? Ни один живой человек его не видел, и вы, господин Шеллен, верно, не видели тоже. Он существует? Или он миф? Вымысел, созданный его газетами?
– Тем виднее сын... Подготовляется нечто новое, ваше сиятельство! воспользовавшись случаем, сообщил отпрыск газетного треста. У рейхсканцлера сейчас же появилась лукавая ямочка.
– Такой слух дошел и до меня.
– И с этими словами он удалился. Около Шеллена очутился граф Гаунфест, но не сразу заговорил от волнения.
– Вы не видите, где рейхсканцлер, господин Шеллен?
– наконец пролепетал он.
– Ведь он только что говорил со мной, граф Гаунфест.
– О боже! Я видел только вас, - краснея под легким искусственным румянцем. Юноша громко смеялся.
– Простите, что я в форме!
– шептал влюбленный, движимый бог весть какими деликатными чувствами.
– Я намереваюсь переменить карьеру на дипломатическую, за границей как-то свободнее.
– Все это говорилось под аккомпанемент веселого смеха, и тем не менее какое неожиданное счастье беседовать с прекрасным юношей! Но тот положил конец беседе.
– Если вы ищете рейхсканцлера, то легко узнаете, где он, по запаху йодоформа... Нет, он здоров, но там, где творится политика, так пахнет. В Пруссии становится интересно, - дерзко добавил он.