Голова в облаках

Жуков Анатолий Николаевич

Замигал, зазуммерил селектор, и в кабинет влетел тревожный голос Куржака:

— Семеныч?… Семеныч!.. Что же ты наделал, Семеныч! Мясорубки-то увезли! Вместе с моторами!

— Чего ты городишь? Кто увез?

— Школьники. Ты разрешил, и увезли.

— Я же металлолом разрешил.

— Надо было бумагу дать, бумагу! С бумагой они бы к завскладом пришли, от завсклада — ко мне. А ты с одной Антиповной сговорился. А что Антиповна, глупая старуха…

— Ты не паникуй, а забери, и делу конец.

— Заберешь! Они на машине, сразу на пристань рванули —

баржа там ждет. Ах, Семеныч, что ты наделал!.. И Смолькова, дурища такая, проглядела. Ну, я ей задам!

— Возьми мою машину.

— Да Федька под ней лежит, неисправна. Я грузовик возьму.

И едва отключился, как завизжал телефон, а в кабинет вбежала накрашенная Серебрянская, худрук Дома культуры, деловитая и стремительная. Она работала здесь недавно и жаждала отличиться. Такую не скоро вытуришь. А по телефону начальник районного ЦСУ эмоционально жаловался на бухгалтерию — не представили ежедневную сводку по валовому производству продукции! Неужели и Чайкин запарился?

Ручьев бросил телефонную трубку и, предупреждающе погрозив пальцем атакующей культурнице, нажал клавишу селектора:

— Сережка! Тут меня обложили наглухо, а ты сводку не дал, ЦСУ жалуется. Дай немедленно, а сам переходи в кабинет напротив, будешь пока первым замом и возьмешь часть посетителей на себя. Понял?

— Ты объяснил очень доходчиво.

— Не остри, а помогай, злодей.

— Я не обязана стоять перед вами, — кинулась опять Серебрянская. — У меня тоже нет времени. В Ивановку надо ехать, в Уютное. Мы можем не успеть, черт побери!

Ручьев ошалело потряс головой:

— При чем тут я?

— А при том, что мы брали обязательство дать сверх плана три концерта, в том числе один у вас на комбинате. Это что, трудно понять, да? Чего вы размышляете. Скоро обеденный перерыв, мы в темпе.

— Обеденный уже занят, лекцию вон читает. Две лекции подряд.

— Ну уж нет, извините, нам тоже надо отчитываться! Покажем пару номеров, отметьте бумагу, и счастливо оставаться. Ребята! — крикнула она, обернувшись к распахнутой двери. — Быстренько сюда с инструментами!

Ручьев, багровея, встал:

— Вы с ума сошли? Убирайтесь вон!

Но в кабинет уже вошли две девушки, большая и маленькая, и трое рослых парней — с гармошкой, гитарой и балалайкой. Серебрянская махнула им на свободное за лектором пространство:

— В темпе, ребята. Люди заняты, и надо мигом. — Обернулась к Ручьеву, с кокетливой наглостью объявила: — Первым номером нашей программы — русская пляска.

— Товарищи! Товарищи! — взмолился лектор, закрывая микрофон ладонями. — Вы же мне мешаете, как вы только смеете!

Но уже озорно вскрикнула гармонь, и две пары ударились в пляс. Девушки-лебедушки плыли, помахивая белыми платочками, парни вокруг них ударились вприсядку. Серебрянская хлопала в такт пляске и улыбалась, довольная: она знала и любила свое дело, а постановка русской пляски и частушечные номера ей как художественному руководителю, постановщику особенно удавались.

Ручьев ошалело глядел на эту вакханалию и чувствовал, что ситуация

выходит из-под контроля. Не пускать бы эту идиотку с ее самодеятельными артистами, но он вчера еще отменил часы приема, а Дуси, видно, нет, даже не докладывает.

Плясуны быстро закончили номер, и Серебрянская объявила современные частушки на злобу дня:

— Алла, Светочка, в темпе!

Лектор под столом собирал бумажки и опасливо оглядывался. В двери кабинета на миг показался Чайкин, вытаращил глаза и скрылся. Парни с гитарой, балалайкой и гармонью дружно грянули дробное, частушечное. Большая Алла, уперев руки в бока, стала в позицию напротив подружки, топнула босоножкой и бойко запела:

Мы забыли день вчерашний,Жизнь счастливая у нас,Мы на сто гектаров пашниПроизводим сто колбас.

И пошла притопывать перед музыкантами, перед подружкой. Затем запела маленькая Светочка;

Ты учти, подружка Алла,Ин-тен-си-фи-ка-цию.Производите вы мало —Нет механизации.

Потом опять залилась крупная Алла, да насмешливо, издевательски:

Ой, подружка моя Света,Мясорубок у нас нету.

IX

Чайкин, с арифмометром в одной руке и с папочкой канцелярских «дел» в другой, переходил в кабинет первого замдиректора и в коридоре встретил бегущую Дусю.

— Где тебя носит, подружка? Шеф горит белым огнем, а она где-то бегает!

— Не где-то, а доску передовиков в колбасном оформляли.

— Столько времени?

— Покрасивше хотелось написать, а красной краски нет, в магазин пришлось идти. — Она открыла перед ним дверь своего предбанника и поразилась: — Боже, поют!

— «Не искушай меня без нужды…» — летело из кабинета директора доверительно.

— Сережа, зачем ты их пустил?

…Разочарованному чуждыВсе обольщенья прежних дней.

— Там и концерт и лекция сразу, — сказал Чайкин. — Лектор по микрофону шпарит, а микрофон включить забыли. Шнур под столом лежит. Вот деятели!

— Зачем ты их пустил?!

— Я что, твой заместитель по строевой части?

— Прости, Сережа, но я ничего не понимаю. — Дуся сжала руки, нервно хрустнула пальцами. — Правда, он вчера сам разрешил заходить в любое время, но ведь по делу!

— Вот они и заходят. Нынче у всех дела, и у всех разные. Давай садись на свое место и разделяй посетителей на два потока: одних к нему, других ко мне. Все равно каких.