Голубая книга сказок кота Мурлыки

Эме Марсель

— Ей-богу, верно! — воскликнул вороной. — Сегодня утром у него в кармане не было ни гроша, и не думаю, чтоб ему дали вина в кредит. Да я должен был сразу догадаться, что мы найдем его в первом же трактире, уж я-то знаю этого пьянчугу. И все-таки надо бы убедиться, точно ли это наш баран.

Что ж, долго ждать не пришлось, баран сам его убедил: он увидел, кто стоит на горе, и не замедлил сообщить Дельфине и Маринетте, что узнал их. «Это я, ваш баран!» — прокричал он несколько раз подряд, в то же время знаками показывая им, чтобы были осторожны. После третьего возгласа на пороге трактира показался солдат.

Видно, вышел посмотреть, что стряслось. Погрозив барану кулаком, он снова скрылся. К счастью, он не додумался взглянуть на гору, иначе непременно узнал бы вороного — не так уж далеко до него было — и заподозрил неладное. Впрочем, он успел изрядно хлебнуть, так что в глазах у него уже туманилось.

— Вот оно что, — сказал селезень. — За бараном следят в оба. Это усложняет дело.

— А что ты задумал? — спросил конь.

— Что задумал? Да просто потихоньку отвязать барана и отвести домой. Я сейчас и собираюсь поступить именно так.

— Боюсь, у тебя ничего не выйдет, — сказал вороной. — А даже если получится, думаешь, баран будет спасен? Да как только солдат выйдет из трактира и увидит, что его скакун исчез, он решит, что тот отвязался и удрал к прежним хозяевам, и тут же явится на ферму, заявит свои права, и барана придется вернуть. Мало того, он его, как пить дать, изобьет палкой, а то и снесет голову саблей. Нет-нет, надо придумать что-нибудь другое.

— Легко сказать: что-нибудь другое, а что именно?

— Ну, это уж тебе решать. Я вам тут ничем помочь не могу, мое присутствие, скорее, наоборот, все испортит. А поэтому я лучше, как мы договорились, сбегаю к дяде Альфреду, а потом поскачу вам навстречу. Хоть бы вызволить барана!

Дельфина и Жюль слезли с коня, и он ускакал, а остальные стали держать совет. Девочки надеялись, что солдата все-таки можно разжалобить, а Жюль полагал, что лучше его запугать.

— Жаль, что я не взял с собой трубу, — сказал он, — я бы затрубил ему в ухо и приказал: «А ну, отдавайте барана!»

Селезень же, несмотря на возражения коня, не отказался от мысли отвязать барана и уговорил спутников принять его план. Пока они спорили, из трактира, пошатываясь, вышел солдат. Минуту-другую он, казалось, раздумывал, ехать или нет, но потом напялил на голову фуражку и пошел к барану, явно собираясь двинуться в путь. И тут селезня осенило, словно надвигающаяся опасность подстегнула его мысль. Он вспрыгнул на деревянную лошадку и сказал друзьям:

— Очень удачно, что солдат стоит к нам спиной. Ну-ка, разгоните лошадку, да посильнее, чтобы она докатилась до самого низу, а там еще проехала несколько шагов до ворот трактира.

И вот Маринетта побежала с горки, она тянула лошадку за веревочку, а Дельфина с Жюлем подталкивали ее сзади. Примерно на полпути они отпустили ее и, спрятавшись за забором, стали смотреть, что будет дальше.

Селезень летел вниз верхом на лошадке и крякал во все горло. Солдат обернулся на шум и, стоя посреди двора, уставился на лихого наездника. А селезень, доехав донизу, сделал вид, что изо всех сил пытается осадить скакуна.

— Стой! —

кричал он. — Да стой же, проклятая! Угомону на тебя нет!

Деревянная лошадка, будто подчиняясь приказу, замедлила ход на подъезде к трактиру и наконец остановилась у обочины. Колесики ее очень кстати задержала трава, и она не откатилась назад. Селезень соскочил и, не теряя времени, заговорил с солдатом, глядевшим на него, разинув рот.

— Добрый день, господин военный, — сказал он. — Хорош ли этот трактир?

— Не могу вам сказать. Во всяком случае, поят здесь хорошо, — ответил солдат, шатаясь: уж он-то выпил недурно, что правда, то правда.

— Я еду издалека, — продолжал селезень, — и мне нужно отдохнуть. Я не могу скакать целый день без передышки, как моя лошадь. Вот уж поистине необыкновенное животное, другого такого в мире не сыскать. Летит как угорелая, а чтобы она остановилась, приходится каждый раз ее упрашивать. Одолеть сто километров за пару часов для нее пустяк.

Солдат слушал, не веря своим ушам, и с завистью смотрел на бесподобного скакуна, который на вид казался очень смирным. Но поскольку вояка был под хмельком, то не слишком доверял собственным глазам и больше полагался на слова селезня.

— Везет же вам! — вздохнул он. — Право слово, везет!

— Вы находите? — сказал селезень. — Ну а я не особенно доволен этой лошадью. Вы удивлены? Но, видите ли, для меня она слишком резва, я ведь никуда не спешу, путешествую ради собственного удовольствия, а на такой скорости ничего толком не разглядишь. Я бы предпочел ехать потихоньку, шагом.

Винные пары совсем затуманили мозги солдату, ему уже чудилось, что деревянная лошадка дрожит от нетерпения.

— Если позволите, — с хитрым видом сказал он, — я бы предложил вам поменяться. Я-то, наоборот, очень спешу, а мой баран еле ноги переставляет, так что я чуть не лопаюсь от злости.

Селезень подошел к барану, недоверчиво оглядел его, пощупал клювом лапы.

— Что-то он маловат, — заметил он.

— Да это я его постриг. А так это большой, рослый баран. Вас он вполне выдержит. Можете не сомневаться. Раз уж выдерживал меня, да еще бежал галопом!

— Галопом?! — вскричал селезень. — Галопом? Ну, знаете, глядя на вашего барана, не скажешь, что он способен на такую прыть. Но если так, не вижу, зачем мне меняться.

— Я не то хотел сказать, — забормотал солдат. — Нет-нет, послушайте, мой баран — самое спокойное, самое ленивое и самое медлительное существо на свете. Он ползет тише черепахи, тише улитки.

— Вот это да! — сказал селезень. — Не может быть! Но у вас, мой друг, такие честные глаза, что я вам верю и готов согласиться на обмен. По рукам!

Боясь, как бы селезень не передумал, солдат проворно отвязал барана и посадил селезня на него верхом. А он, не заикаясь больше об отдыхе, взялся за поводья, готовый пуститься в дорогу.

— Эй! — закричал солдат. — Погодите! Этак вы мою саблю увезете!

Он отцепил саблю, повесил ее себе через плечо и пристегнул к поясу.

— Ну, а теперь, — обернулся он к деревянной лошадке, — отправимся и мы.